Михаил Крупин - Великий самозванец

— Эй ты, атаман, расскажи, — подошёл князь вплотную к Андрею Кореле, — сколько войска Дон может поставить надёже?

Казак с хрипом дышал, Константин расстегнул ему ворот, чтоб мог говорить.

— Пятьдесят тысяч сабель, — расплываясь в блаженной улыбке, шепнул атаман.

— Ты же, братец, наврал, — изумился старик, — всего войска донского пятнадцати тысяч не будет!

Януш точно ударил ногой атамана в живот. Атаман покатился.

— Он правда наврал? — спросил ласково князь Константин Межакова.

— Конечно, — ответил Иван, — пошукать по степи — тысяч сто наберётся.

— На воров — супротивщиков батюшки — шашек достанет! — подтвердил с пола, морщась от боли, Андрей.

— Псы! Фанатики! Христопродавцы! — затопал Острожский. — Дмитрий ваш — самозванец, расстрига, ворюга! Войны, смуты алчет, он же всё православие иезуитам продаст!

Корела поднялся уже на колени без помощи стянутых сзади ужищами рук, встретил взгляд леопарда Острожского взором непреодолимым, не видящим больше от света свирепого чувства.

— Я убью тебя, гад, за такие слова, — заявил очень тихо и чётко.

Старик вздрогнул, заходил мимо пленных и слуг вдоль стола. Януш взвёл на пистоле курки.

— Стой, не смей, — запретил Константин Константинович, — в погреб всех. Раз отказываются от угощения — лебедем больше не потчевать, мёдом не пичкать, а уж хлеба с водицей тем более не предлагать. Через день поить уксусом. Так ли законники поговорят!

Марианне едва ли не с самого детства, по традиции чешской вельможной семьи, все субретки [68] Бойкая плутовка-горничная. внушали, что прелесть её — неземного (какого-то инопланетного) происхождения. Тем не менее младшую дочь воеводы, достигшую цвета, весьма удивил и встревожил внезапный вопрос: отчего на балах кавалеры земные не мнутся, как кони, вокруг; отчего не оспаривают драгоценное право пройти с ней в гавоте? То ли здесь удружила скандальная слава отца, то ли смертные рыцари впрямь не могли уловить шарм небесный, но они табунами носились за вздорно-курносыми и полногрудыми польками, а Марианна скучала в своих облаках.

Невысокая, щуплая, дочка самборского старосты сильно напоминала его общим видом лица. Кончик носа — змеиной головкой, малый ротик, поджатые тонкие губы. Подбородок широким углом и широкий, разумно мечтающий лоб. Лишь глаза Марианны, в действительности неземные, венисово-лунно-стальные, особенные, озаряли порою играющим светом эти блёклые чёрточки — самовластно, рискованно соединяли все линии.

На балах, сокрушавших пророчества льстивых субреток, сердце панны вдруг стало (без спроса её) вырабатывать яд. Вместе с тем в юном сердце, лишённом горячих приманок (а с ними и бурь благотворных — лекарства от снеси), воспиталась заносчивость самая дикая, запеклась жажда неограниченной власти. И когда Марианна, приехавшая из Заложиц в Самбор по срочному зову отца, услышала о грозящей ей помолвке с московским царевичем, она испытала какое-то смешанное ощущение: в нём и радостный девичий трепет, и ужас при мысли о неотёсанном претенденте ни в какое сравнение не шли с тем огромным, мистическим чувством объятий фортуны, пониманием чудной возможности стать исторической гордой персоной, царицей в бескрайней стране — там, где власть государей священна.

Как начнут виться, кланяться и пожирать Марианну глазами доселе капризные шляхтичи, как падут и не встанут вельможные московитяне в тяжёлых, расшитых смарагдом и яхонтом шубах! А она уж посмотрит, кого поощрить неожиданной милостью, кого поднять на смех, кого умертвить.

Лишь бы Углицкий выиграл царство! Но отец и князья Вишневецкие зря не пригреют и мухи: знать, жених проберётся к престолу, а уж там будет видно, кому из них править страной.

Отец, впрочем, уведомил дочь: пока принца её не одобрит, не поддержит явно король, он, пан Ежи, не даст окончательного благословения. Он велел Марианне пока только слушать признания Углицкого, шевелить московита таинственным взглядом, недомолвками, ёмкими вздохами — в общем, действовать по обстановке. Но с другой стороны, когда выяснится благосклонность к Димитрию Зигмунда, чтобы иные вельможи с их чадами тоже не ринулись наперехват принца, всем теперь уже следует продемонстрировать страсть его к Марианне. Для начала условлено: он должен ждать в парке (у фонтанирующего элефанта) [69] Элефант — от нем . Elefant — слон. ; невзначай встретить там воеводину дочь, согнуть ногу — требовать руку и сердце. Дальше не меньше: важные шляхтичи и сенаторы, гости Мнишка, должны всюду видеть Марианну и Дмитрия вместе, умиляясь на пленное сердце царевича. Мнишек ставить подобные пьесы умел с безыскусственной лёгкостью, и актёрский тандем в этот раз показался художнику сцены удачен, податлив, как глина.

«Любопытно, он так же спокоен, как я, или более? — уже угадывала, входя в роль, Марианна. — Попытается сразу обнять или только пожмёт руку?»

Однако Углицкий в назначенный день не явился к фонтану — с самой рани уехал куда-то охотничать с братом избранницы. (Стась и Дмитрий последнее время беспечно дружили, младший Мнишек показывал гостю окрестные пущи, притоки Днестра — плоскогорье, где с детства травил зайцев).

Самборский староста скрипнул зубами, обещал Марианне одёрнуть «великого князя» и жёстко потолковать с сыном. Назавтра Стась был отослан во Львов разбирать дела староства, а Марианна чуть позже подсказанного отцом часа двинулась по тополиной аллее к фонтану.

Тополь помалу сменился акацией, округло стриженный глог расступился, и укрытое в зарослях венецианское зеркало вдруг явило выныривающих из-под воды, исторгающих гроздьями жемчуга воду слонов, а за ними — танцующий в солнечных отсветах гравий дорожки, подплывавшую в лёгком бурнусе и вьющемся полупрозрачном шарфе Марианну. Никаких принцев Углицких не наблюдалось: ни возле кромки фонтана, ни одаль, ни в серьёзном миру, ни в подшучивающих зеркалах.

Марианна, не остановившись, прошла в другой конец сада, постояла, досадливо щёлкая по ветвям тоненьким стеком… Повернула обратно. Слоны-элефанты так же праздно, безлико плескали водой, Дмитрий не появлялся.

Зашагала стремительно по боковой тройке, щёки горели, сучья глогов сцарапывали кружева, перекапывающий клумбу садовник оглянулся в испуге.

Когда Марианна опять оказалась возле группы слонов, на солнце уже набежали серые облачка, посвежел, понёс колкие крапинки ветер, большой парк зазвучал. Воеводина дочка измученно села на кромку фонтана, дивилась: от ярости лютой будто влюбилась в Дмитрия. Неожиданно с неба навстречу нудному брызгу из хоботов посыпались зябкие капли. Марианна не чуяла разбушевавшимся чувством погоду, лишь когда дождь окреп, зарябил, заволок серым бреднем весь сад королевский, забившийся в нём, как одна водянистая, скользкая рыба, тогда Марианна очнулась, накинула полный дождя капюшон и по лужам попрыгала к дому.