Николай Пахомов - Время бусово

— Через них. В Белой Веже сотня-другая должна к нам присоеди-ниться, — справившись с очередным куском жареного мяса, густо сдоб-ренного мелконарезанными душистыми травами и тертым хреном, ото-звался Ярун.

— Или вы к ней… — как бы рассуждая сам с собой, заметил старый охотник.

— Или мы к ней, — не стал оспаривать предположение отца Ярун.

— О двуконь? — Не унимался с вопросами Бродич к видимому не-удовольствию супруги, просившей оставить сына в покое, чтобы дать ему спокойно поесть. Впрочем, Купава, если и пошумливала на мужа, то делала это больше для вида, чем от сердца, так как понимала, чем больше Бродич будет занимать Яруна расспросами, тем больше сын пробудет у родителей, тем больше она им будет любоваться.

— О двуконь.

— И коневоды?

— И коневоды. Целый десяток. Ребятки расторопные. Корить зря не стану.

— А кашевары?..

— И кашевары, — отвечал степенно Ярун. — Тех поменьше, но и их с пяток наберется…

— А жрецы-рудознатцы и костоправы?..

— И жрецы имеются.

— Значит, из Ярильска воев тамошних ждать не будете?

— Не будем. Те Десной и Днепром пойдут. Если пойдут, конечно… На Голунь, что ли… Я ведь всего не знаю. Если хочешь, с князем по-толкуй. Может, что и объяснит подробнее…

— А ратские?! — словно не слыша слов сына, продолжал спрос Бро-дич.

— По дороге присоединятся. Их совсем мало: десятка два, три… вряд ли более…

— Да, дела… — как бы подвел итог своим расспросам старый кур-ский охотник.

Помолчали, ибо все было сказано и нет больше возможностей удерживать сына. Даже вкусная снедь, которой расстаралась Купава, больше не могла удержать Яруна в доме родителей. К ней уже никто не притрагивался, и она стыла на столе в деревянных мисках и глиняных горшках.

— Ну, что, сын, прощевай что ли! — Поднялся первым с лавки Бро-дич, подавая тем самым команду остальным, которые немедленно по-следовали примеру главы семьи, вставая вслед за ним из-за стола.

— Прощай, отец.

— Береги себя, Ярун, — не удержала слез в старческих глазах Купа-ва.

— Обещаю.

— Удачи, брат.

— И тебе.

— Сохрани тебя Перун, — последней тихо молвила Ярославка, со-блюдая закон старшинства, заведенного в незапамятные времена среди русичей, в том числе и жителей града Курска, — убереги от напастей!

— Спасибо на добром слове, Ярославка, — с такой же теплотой в го-лосе отозвался Ярун, потом вышел во двор, отвязал от коновязи своего верного коня.

— Трогай, волчья сыть, травяной мешок. Пошевеливайся.

Отдохнувший конь послушно зарысил к дому сотника. Родим и Ярославка ушли к себе, а старый охотник Бродич и его верная супруга, сутулясь от долгих лет, и, придерживая друг друга под руку, стояли за воротами забора вглядываясь в конец улицы. Летняя звездная ночь дав-но опустилась на городок. Уже не услышишь конского топота, скрипа телеги, стука молота по наковальне в далекой кузнице, вынесенной из черты городского посада за тихоструйный Тускарь, чтобы избежать от греха «красного петуха». Только время от времени городские псы, словно сторожевые обходчики, перекликались между собой разноголо-сым лаем, нарушая ночную тишину, да все отчетливее и отчетливее ощущалась прохлада, исходящая от речных вод и ночных лугов.

Сотня курских воев, соблюдая походный строй, тихо рысила по привычной дороге, петляющей вдоль правого берега полноводной Семи среди рощ и дубрав, держа путь в сторону Ратска. Там, в окрестностях Ратского городища к ним должны были присоединиться местные вои, до трех десятков.

Росная придорожная трава, в том числе широколистный подорож-ник с длинными стеблями, прозываемыми в народе «гусаками», глуши-ла стук копыт и не давала пыли подниматься вверх. Вои знали, что лист подорожника — наипервейшее средство при ранах и нарывах, потому каждый из них всегда имел в своей переметной суме несколько таких листков и время от времени заменял их на свежие. Как правило, дела-лось это во время привалов, чтобы не нарушать походного строя. Лю-бой дружинник мог не то что при размеренном ходу коня, но и на скаку, склониться до земли и сорвать свежий лист или цветок. Но такая удаль во время похода не допускалась и строго пресекалась как десятскими, так и сотником. Поход — это не воинское удальство перед курскими кралями на ристалище, когда за молодечество только похвалят и побла-годарят. Поход — дело серьезное…

Голубые и лиловые колокольчики — непременные визитные кар-точки местных лесов и огромные ромашки, уже открывшие свои чашеч-ки навстречу утреннему солнцу, сторонились лесной дорожки и несме-ло выглядывали из-под ближайших кустов. Но и их спокойствие было не всегда обеспечено отдаленностью от дороги: пара псов, взятых воями в поход, от ощущения собачей свободы и силы, шаря по придорожным кустам — надо же было показать людям свою службу — тревожили их утреннее спокойствие, обнюхивая и сбивая росу.

Отблески утренней зари кровавились на наконечниках копий, под-нятых высоко вверх и подрагивающих под размеренную рысь. Про-снувшиеся птицы пробовали свои голоса. Сначала несмело, словно опа-саясь, что за время короткого сна их голоса могли утерять прежнюю силу, затем все звонче и продолжительней. Время от времени в птичий хор вливался тревожный стрекот сорок, обнаруживших конный отряд и потому оповещающих об этом все лесное население: «Осторожно, лю-ди!». Раз, другой пробовали отсчитывать года кукушки. Но у них что-то не ладилось то ли с голосами, то ли со счетом: не успев начать — всякий раз тут же обрывали свое протяжное «ку-ку». Так что конные вои даже не пытались полушутя, полусерьезно загадать кукушкам отпущенный богами срок земных лет.

Лошади, как те, что были под всадниками, так и запасные, завод-ные, пофыркивали, радуясь утренней прохладе и размеренному бегу, росным травам и умелым седокам, покачивающимся в седлах в такт их бега. Княжеская служба привела к тому, что в курских сотнях лошади были одной масти: так в бою проще видеть своих товарищей, да и глазу радость зреть одномастных лошадей хоть во время празднеств, хоть во время учебных боев на ристалище. Сотня Яруна восседала на вороных. Вороными были и заводные, вороными были лошадки и под немного-численными конюхами, кашеварами и знахарями-костоправами.

За поворотами дороги давно уже скрылись и курская крепость, и посад града. Не стало видно и полей, заботливо обработанных горожа-нами и селянами из окрестных огнищ и весей.

— Подтянись! — зычно крикнул сотник Ярун, настраивая себя и сво-их воев на длительный путь. — Не дремать! Вот из похода возвратитесь, тогда и отлежитесь.

— Так бабы отлежаться не дадут! — ввернул словцо какой-то зубо-скал. — Так соскучатся, что им только попадись!.. Защекочут похлестче русалок озерных!