Олег Воскобойников - Средневековье крупным планом

Между открытием и тем моментом, когда оно становится обыденной частью жизни людей, могут пройти годы, могут десятилетия, а могут – столетия.

Дело в том, что новейшая западная цивилизация, понимая значение технологии для повседневности, выработала систему патентов, то есть фиксации и апробации открытий, сделанных научными институтами или Кулибиными. Но и сегодня не все они воплощаются в жизнь. Между открытием и тем моментом, когда оно становится обыденной частью жизни людей, могут пройти годы, могут десятилетия, а могут – столетия. Среди историков принято говорить, что для воплощения находки или какой-либо модернизации, усовершенствования орудия, техники или практики требуется предрасположенность конкретной исторической среды к принятию этих новшеств, некий культурный климат, коллективный умственный настрой или какая-то внешняя по отношению к этому открытию необходимость. Почему, скажем, античная мысль, при всей ее смелости, не приняла гелиоцентрическую систему мироздания, открытую в эпоху эллинизма? Неуютно стало бы жить на вертящейся планете? Почему невостребованной оказалась известная древним мельница, которой пришлось ждать около тысячелетия, чтобы стать частью человеческого ландшафта? Сравнительная дешевизна рабского труда? Но в эпоху упадка как раз экономия его с помощью техники могла бы что-то спасти. Да и чуткости к инженерии римлянам было не занимать. Почему на все готовые викинги не осели в открытой ими Северной Америке, хотя не погнушались ни дикой и редко заселенной, бездорожной Русью, ни жаркой Сицилией, ни беспокойной Палестиной? Почему изобретенный и традиционно использовавшийся в Китае порох был взят на вооружение в соседних – и почитавших Срединную империю – Индии и Японии от европейцев лишь века спустя? Почему в Новое время мир ислама легко воспринимал от Европы многие технические и культурные новшества, но упорно сопротивлялся, например, внедрению книгопечатания? Боясь просвещения? Из ревности? Но христиане на мусульманских территориях свои книги печатали. Почему Московская Русь украсила свою столицу итальянской крепостью и итальянскими же соборами, но введение книгопечатания тоже отложила на целое столетие? Нечего было бы печатать? Некому было бы читать? Но русскую культуру того времени никак не назовешь не-книжной.

Именно шедший столетиями технический прогресс и, главное, его приятие сделали возможным главенство западноевропейской цивилизации.

Можно взять любое самое привычное нам явление, предмет или практику, и его генеалогия, скорее всего, окажется запутанным клубком загадок, сердцевина которого – в Средних веках. Ни в одном пункте нельзя дать единственный, все объясняющий ответ. Факторы, способствующие тем или иным нововведениям, всегда, в любой сфере жизни и в любой стране оказываются в противоборстве с тенденциями, тормозящими или как минимум задерживающими это развитие. Тем не менее нельзя не задуматься над тем простым фактом, что именно шедший столетиями технический прогресс и, главное, его приятие сделали возможным главенство западноевропейской цивилизации, на века опередившей даже всесильный и очень влиятельный Китай. Напомню, что мировая история, скажем так, с европейским знаменателем началась как раз на рубеже Средневековья и Нового времени: около 1492 года Запад обладал отличным оружием, индустриальной и сельскохозяйственной базой и технологиями дальнего мореходства, которые позволили ему исследовать, завоевывать, разграблять, колонизировать и нередко обращать в свою веру народы нескольких континентов. Простые факты требуют объяснения и понимания. Искать его можно и нужно в накапливавшихся веками новшествах повседневной жизни и в менявшихся вместе с ними настроениях людей.

Воспринятое… из Азии стремя сильно изменило… в конечном счете… общественное положение конника. Возможно, без азиатского стремени не было бы и средневекового рыцаря.

Я уже сказал, с какими трудностями могла столкнуться группа крестьян, решивших воспользоваться тяжелым плугом. Но представим себе, что речь идет о крестьянах самых темных из всех «темных Средних веков» – VI–VIII веков. Представим себе также, что возник он, возможно, в славянских племенах, мягко говоря, примитивных, но оказавшихся на перепутье между руинами Рима и азиатскими степями. Рипуарские и салические франки, жившие на территории нынешних Северной Франции, Северной Германии, Бельгии и Нидерландов, публика не слишком «цивилизованная», создали едва ли не самую продуктивную на тот момент технику обработки земли, если говорить о ее трудозатратности. Подчеркну: на землях, едва освоенных Цезарями, чей аппетит все же концентрировался в Средиземноморье. Тогда же, в VIII столетии, франки модернизировали и военную технику: остановка мусульманского натиска Карлом Мартеллом в битве при Пуатье в 732 году – наиболее известное тому доказательство. Воспринятое как раз тогда из Азии стремя сильно изменило и положение всадника на коне, и его вооружение, стратегию и тактику боя, а в конечном счете – и общественное положение конника. Возможно, без азиатского стремени не было бы и средневекового рыцаря.

На рубеже X–XI веков, местами немного раньше, Запад сознательно пошел по пути освоения новых источников энергии и технической модернизации. Характерно, что это хорошо известный специалистам прогресс не сопровождался никакой бравадой или рекламой, к которой мы так привычны сегодня. Банальное «британские ученые доказали» почти немыслимо в средневековой хронике вплоть до эпохи Возрождения. На заре христианской мысли Августин в трактате «О Граде Божием» констатировал изобретательность человека, ту самую, которую мы сегодня назвали бы инженерной мыслью. Но он видел в ней не только очевидные плюсы для повседневной жизни, но и моральную опасность, пустое любопытство, чуть ли не «похоть очес». Неудивительно, что даже в позднесредневековых университетах, большинство из которых работает по сей день, ничего подобного нынешним техническим факультетам, лабораториям или школам не существовало. Исключение составляет разве что медицина, но и она решилась на диссекцию трупа для изучения анатомии не по свинье, а по человеку, только в начале XIV века в Италии.

Сегодня любая наука доказывает свое право на существование и финансирование практической применимостью своих достижений, причем желательно немедленной. Иначе гранта не дождешься. В древности и в Средние века цели и конкретные задачи любого благородного знания были максимально удалены и от всякого ручного труда, и от «прозы дней суровой». На кону в серьезной науке стояли как минимум судьбы мироздания. Мы знаем, что Герберт Орильякский в 1000 году рассуждал о полезности астролябии и на общем фоне умел неплохо считать, потому что учился в Риполльском монастыре за Пиренеями и читал некоторые тексты, только что переведенные с арабского в Каталонии. Свою карьеру он закончил на римской кафедре под именем Сильвестра II, а за излишнюю любознательность и ученость посмертно попал в маги, несмотря даже на тиару. В XIII веке Роджер Бэкон, натурфилософ и богослов, не чуждый утопического прожектерства, рассуждая о «тайнах природы», предсказывал подводные лодки и самолеты, но не построил ни того, ни другого. Представить себе что-то мастерящим, скажем, его же современника Фому Аквинского практически невозможно и глубоко анахронично. Так называемые механические искусства, отчасти совпадающие с нашими техническими науками, долго шли по разряду ширпотреба и знахарства, в лучшем случае – знаточества, а само греческое слово «механика» возводили к «прелюбодейству». Правда, реагируя на реальность, активизацию деловой жизни и хозяйства, уже в 1120-х годах ученый Гуго Сен-Викторский, саксонец, осевший в Париже, хвалил их наряду с традиционными семью «свободными искусствами». Но все же в средневековой шкале ценностей какое-нибудь кораблестроение не вело к единению с Богом и спасению души. Первый крупный мыслитель, который сформулировал связь интеллектуального труда философа и технической мысли, был Николай Кузанский, в 1450 году в диалоге «Простец об опытах с весами».