Макс Форан - Список Мадонны

Кто-то грубым голосом позвал Хьюитта с другого конца конюшни, а Мартин и Коллин вышли на солнце. Коллин объяснила, что когда ставишь на фаворита, нужно поставить больше, чем предполагаешь выиграть, и что старик Джонси был букмекером и был готов принимать ставки на ту лошадь, которая придет второй. Они посмотрели на лошадей, которых выводили в паддок. Дядя Антуан шел следом за серым. Рядом они выглядели нелепо. Как мог Дядя Антуан перегнать такого жеребца, как этот серый? Коллин прервала его мысли.

— Давид и Голиаф. Вот что это такое, Мартин. Давид и Голиаф. — Она порылась в своей сумочке и достала шиллинг. — Я поставлю на него, — сказала она решительно и направилась к группе людей, делавших ставки, у одного из зонтиков. Мартин неуверенно последовал за ней.

Букмекер сразу же заметил Коллин и сделал жест рукой в ее направлении.

— На кого будете ставить, мисси?

— Шиллинг на Дядю Антуана.

— Двадцать пять шиллингов к одному, Дядя Антуан.

Он написал что-то на клочке бумаги и передал ей. Коллин взяла бумажку и вопросительно посмотрела на Мартина.

— А ты поставишь на него шиллинг? Ведь это же Дядя Антуан, наш собственный Давид.

В памяти Мартина, как живое, возникло лицо Антуана Кузино, морщинистое и обветренное морем. На какой-то миг ему даже послышался раскатистый смех, и он ощутил на своем плече ласковое похлопывание мозолистой руки. Он вспомнил то, что дядя Антуан сказал ему незадолго до своей смерти, что-то о том, что вечной бывает вера, но не надежда. Вера длится дольше надежды. Надежда — это просто; вера — святая вещь. После этого он еще раз посмотрел на неказистого гнедого, стоявшего рядом с великолепным серым конем, его худое неказистое тело взывало о вере, которая сделала бы надежду реальной. Он схватил Коллин за руку.

— Нет, Коллин. Не шиллинг. Все. Все восемь гиней.

Она зачарованно смотрела, как он достал восемь золотых монет из своего кошелька.

— Все восемь! На победу? Ты уверен, Мартин?

Он кивнул.

— Тогда давай сделаем это!

Мартин нерешительно подошел к тому же самому букмекеру. И медленно выговорил, словно стесняясь говорить по-английски на публике:

— Восемь гиней на Дядю Антуана.

Из небольшой толпы, собравшейся, чтобы сделать последние ставки, раздался легкий гул, но Мартин его не заметил. Он видел только, как все его сбережения исчезали в черной сумке, а затем голос произнес, как бы объявляя об их окончательном исчезновении:

— Двести гиней к восьми, Дядя Антуан.

Затем в руке Мартина оказался клочок бумаги. Он посмотрел на него без всякого интереса, не заметив даже, что на нем вместо двухсот было написано двести восемь. Что было сделано, то сделано.

Коллин взяла его за руку и прижалась головой к его плечу.

— Не бойся, Мартин. Дядя Антуан заставит нас гордиться собой. Пойдем и посмотрим, как он победит серого.

Лошади были у стартового столба и беспокойно перебирали ногами, пока стартер старался выстроить их в прямую линию. Мартин никак не мог рассмотреть Дядю Антуана. Затем поднялось облако пыли, и скачка началась. Коллин рассказала ему, что лошади должны пройти немногим более двух кругов по дорожке. Когда они проскакали мимо трибуны в первый раз, серый опережал всех на корпус. Его всадник держал его в очень коротком поводу, а серый сопротивлялся, пытаясь высвободить голову. Дядя Антуан был в числе отстающих, вторым с конца, и уже на четыре корпуса отставал от лидера. У Мартина замерло сердце. Он попытался рассмотреть что-то, глядя им вслед. Дядя Антуан двигался вперед, но все больше отставал от серого. У финишной линии в конце второго круга, когда оставалось меньше полумили до конца, серый довел свой отрыв до восьми корпусов. Толпа бурно реагировала. Коллин постоянно подпрыгивала на месте и громко кричала:

— Давай, Дядя Антуан, давай!

Мартин тихо шептал:

— Пожалуйста, Дядя Антуан! Прошу тебя!

Никто не видел, как он пошел вперед. Пыль была настолько густой, что трудно было разглядеть лошадей сзади, но, когда они повернули к финишу, стало видно, что низкорослый гнедой передвинулся на второе место, догоняя серого, наездник которого безжалостно погонял того хлыстом. Они были уже менее чем в пятидесяти метрах от финиша, когда Дядя Антуан присоединился к серому жеребцу в последней битве за скорость. Мартину этого было не понять, но в действительности на треке боролись две воли, а не две скорости. Результат в конечном счете должен был сложиться не в пользу серого, поскольку, как многие скаковые лошади до и после него, он, будучи постоянным лидером, не мог выдержать брошенного ему вызова, как бы наездник ни стегал его хлыстом. Он сдался, и Дядя Антуан пересек финишную линию, на голову обогнав серого.

Это был миг, который навсегда врезался в память Мартина. Руки Коллин обняли его шею, и она целовала его, смеясь и плача одновременно. Они танцевали и прыгали, как дети, и никому, казалось, не было до них никакого дела. Ему хотелось, чтобы это не кончалось. Казалось, что этот отрезок времени остановился только для них. В конце концов, когда возбуждение успокоилось, Мартин глотнул воздуха:

— Благодарю тебя, Дядя Антуан.

Коллин быстро отреагировала. Ее лицо раскраснелось, зеленые глаза были полны возбуждения, а улыбка растянулась от уха до уха.

— Которого из двух ты благодаришь, Мартин?

— Ну конечно обоих.

Она протянула ему бумажку со ставкой.

— Тогда по пути поговори со своим, а потом забери наши деньги. А я пойду посмотрю, как расседлывают моего. Правда, он был великолепен, Мартин?

— Да, конечно. Он был великолепен.

— Вот что еще, Мартин. — Коллин подошла ближе и осторожно оглянулась вокруг. — Ты сейчас получишь очень много денег. Мы сможем потерять их раз десять, пока доберемся отсюда до «Герба Бата». Здесь полно тех, кто перережет тебе глотку за шиллинг, не говоря уже о двухстах гинеях. Когда получишь деньги, то отнеси их вот туда. — Она показала на небольшую палатку, стоявшую сразу за главной трибуной. — Это палатка гаранта. За полкроны они положат твои деньги в железный ящик и доставят их в «Герб Бата» завтра. Ну не смотри с таким сомнением. Так делают все, кто выигрывает.

Мартин кивнул. Он остался на месте с двумя клочками бумаги, на которых были записаны их ставки, а Коллин помчалась к паддоку, где расседлывали лошадей. Непонятным образом его мысли улетели отсюда к широкой реке, красновато-коричневым листьям, шуршавшим под ногами, и к старому другу, курившему трубку.

— Да, ты был действительно великолепен, дядя Антуан. Вера гораздо реальнее надежды.

Он взял деньги Коллин и свои двести восемь гиней, ощущая на себе завистливые взгляды других игроков. Зайдя в тень от нескольких высоких эвкалиптов, он отсчитал пятьдесят гиней, завернул их в список участников, купленный им за пенни, и направился к конюшне, постоянно оглядываясь через плечо. Он застал Хьюитта за чисткой стойл. Заметив Мартина, тот расплылся в улыбке.