Марк Фрост - Список семи

Конверт был кремового цвета из тонкой, но плотной бумаги с едва заметными бороздками, без водяных знаков. Дорогой конверт. На него кое-где налипла грязь, когда его подсунули под дверь, нечаянно замяв уголки. Доктор даже шороха не услышал, хотя слух у него был великолепный, как, впрочем, и зрение.

Он весь вечер сидел в гостиной, подбрасывая поленья в камин, погруженный в чтение весьма туманного сочинения. Минут сорок назад доктор отвлекся от текста, увидев краем глаза, как по лестнице поднимается госпожа Петрович со своей доходягой таксой. Собака упиралась и тянула хозяйку назад на кухню, к кастрюлям с тошнотворным варевом из тушеной капусты. Доктор заметил, как по натертому до блеска полу у двери промелькнули их колеблющиеся, расплывчатые тени. Тогда никакого конверта там не было.

Доктору было лень каждый час доставать часы из кармана и щелкать крышкой, проверяя время. И потому он положил их открытыми на письменный стол. Время, точнее, бессмысленная необходимость как-то его тратить донельзя досаждала ему. Он взглянул на часы, когда собака, морда которой почему-то казалась ему крысиной, и ее худосочная меланхоличная хозяйка прошаркали мимо. Было четверть десятого.

Доктор снова обратился к чтению. „Неизвестная Исида“. Наверняка эта Блаватская просто сумасшедшая. Тоже русская, как и Петрович, которая любила побаловаться сливянкой собственного приготовления. Кто мог предвидеть, что разрешение русским подданным поселяться на английской земле станет роковой ошибкой? Пожив какое-то время на чужбине, эти люди просто начинали сходить с ума. Впрочем, это может быть и совпадение. Старая дева с больным сердцем и свихнувшаяся на сумасбродной идее маньячка-трансценденталистка с вечно торчащей во рту сигарой – еще не доказательства…

Доктор вернулся к началу книги, чтобы еще раз взглянуть на фотографию Елены Петровны Блаватской, помещенную на фронтисписе: сверхъестественное спокойствие, ясный пронзительный взгляд. Большинство людей инстинктивно отдергиваются от фотокамеры, жужжащей, как насекомое; Блаватская, наоборот, словно потянулась к ней и застыла… „Но кто я такой, чтобы комментировать внешность этой высокоученой дамы?“ – подумал Дойл. „Неизвестная Исида“. На сегодняшний день издано уже восемь томов, и обещают опубликовать новые, каждый том свыше пятисот страниц. И это только четвертая часть всех ее работ, смысл которых – проанализировать и посрамить все известные человечеству духовные открытия и философские системы; иными словами, создать новую теорию, переосмысляющую все сущее.

Факты биографии Блаватской свидетельствуют, что лучшие годы из своих пятидесяти с небольшим она провела, колеся по свету, общаясь с разными оккультистами. Происхождение своей книги она объясняет святым вдохновением, снизошедшим на нее благодаря милости богов, явившихся пред ней наподобие тени отца Гамлета. Далее она заявляет, что время от времени кто-то из святых вселяется в нее, берет бразды правления в свои руки и таким образом происходит процесс автоматического письма, как она изволит это называть. Действительно, в книге чувствуются два совершенно разных стиля – доктор не был уверен, что их стоит называть разными „голосами“. Что же касается содержания, то все это несусветная чушь и мышиная возня: какие-то исчезнувшие континенты, космические лучи, коренные расы и вдобавок к этому каббалистические проделки черных магов. Справедливости ради надо сказать, что в своих собственных сочинениях он использовал сходные понятия, однако то были художественные произведения, а не новоиспеченная религия, которую подсовывает эта дамочка, черт ее побери.

Размышляя обо всем этом, доктор обернулся… и заметил конверт. Как он здесь оказался? Вероятно, что-то отвлекло внимание доктора и он не заметил, как кто-то сунул конверт под дверь. Он не помнил и не слышал ровным счетом ничего: ни шагов, ни шороха одежды, ни звука опустившегося на пол колена – в общем, ничего. Между тем на полу лежал предмет, свидетельствовавший о побывавшем здесь визитере. Неужели его так захватили мысли о Блаватской, что он потерял всякое ощущение времени и пространства? Маловероятно. Даже в операционной, полностью сосредоточившись на пациенте, он улавливал любой посторонний звук, словно спящая кошка.

И все-таки конверт лежал на пороге. И пролежал там… сейчас десять часов… целых сорок пять минут. А может быть, его принесли только что и визитер до сих пор стоит за дверью?

Доктор прислушался, чувствуя, как учащенно бьется его сердце и во рту от непонятного страха появляется противный привкус. Все это ему было слишком хорошо знакомо. Он встал из-за стола и взял из стойки у двери тяжелую трость. Выставив вперед блестящий шар набалдашника, доктор резко распахнул дверь.

То, что он успел разглядеть в полумраке освещенного газовым рожком коридора – хотя, возможно, он вообще ничего не видел, – было, скорее всего, лишь зацепкой для самоуспокоения: подгоняемая сквозняком, из холла выпорхнула легкая тень. „Это похоже на взмах черного шелкового платка мага“, – подумал Дойл. Во всяком случае, так ему показалось в тот момент.

Коридор был пуст. Дойл не заметил ничего свидетельствовавшего о недавнем присутствии здесь постороннего человека. Где-то поблизости послышались заунывные звуки плохо настроенной скрипки; потом завопил младенец, а с улицы, вымощенной булыжником, доносился цокот копыт.

„Это все из-за Блаватской, – решил он. – Вот что значит читать ее белиберду после наступления темноты. Вероятно, я легко поддаюсь чужому влиянию“, – пробормотал доктор, удаляясь в свою комнату и запирая дверь. Он поставил трость на место и вновь стал рассматривать конверт, который до сих пор держал в руке.

Конверт был квадратным. Без какой-либо надписи. Дойл поднес его к лампе, но бумага не просвечивала, и рассмотреть, что в нем, было невозможно. Обычный конверт.

Достав саквояж, он вытащил острый ланцет и уверенным движением хирурга вскрыл конверт. Тонкий пергаментный листок лежал у него на ладони. Никакой монограммы или другого знака на листке не было, и все же было ясно, что письмо мог отправить состоятельный джентльмен или благородная дама. Развернув сложенный вдвое листок, Дойл прочел:

„Сэр,

Требуется Ваше присутствие по делу чрезвычайной важности и срочности, имеющему касательство к мошеннической практике спиритуалистов. Мне известно о Вашем сочувственном отношении к людям, ставшим жертвами этих негодяев. Вы окажете поистине неоценимую помощь тому, чье имя не может быть названо в этом коротком послании. Как человека набожного и ученого, умоляю вас не опаздывать и явиться вовремя. Жизнь невинного находится под угрозой. Жду Вас завтра в восемь вечера в доме 13 по Чешир-стрит.