Макс Форан - Список Мадонны

Она взяла у Сесилии иголку и продолжила аккуратный шов.

— Сесилия, дитя мое, я буду скучать без тебя. Расставание уже так скоро. Путешествие, как говорят, не такое уж трудное, и, хотя я боюсь, что зимы в Новой Франции суровые, в остальное время года климат там приемлемый.

Сесилия не ответила. Когда она была с сестрой Катериной, обо всем говорили ее глаза.

— Я закончу это, дитя мое. Сестра Марта-Мария хочет, чтобы ты проветрила общую комнату и хорошенько ее вымыла. Сундук, выкопанный из земли и принесенный туда, оставил много грязи на полу.

Десять минут спустя Сесилия зашла в общую комнату с ведром и тряпкой. Здесь было промозгло и душно. Она открыла окна и смыла грязь и землю с деревянного пола. Она укладывала почерневшее распятие в сундук, когда заметила небольшое изображение Пресвятой Девы. Не понимая почему, она протянула руку, достала его и поднесла к свету. Даже несмотря на потемневший металл и глубоко въевшуюся грязь, Сесилия смогла почувствовать восторг, который скрывался в нем. Все еще держа в руках этот небольшой образ, она бросила взгляд на сундук с уродливой рухлядью, лежавшей в нем, и совершила то, что до этой минуты она могла назвать только злостным святотатством. В ее приданом не было ничего связанного с Богоматерью. Если, конечно, не считать ее четок, в которых уже не хватало бусин, да и распятие на них было неподходящим, у нее не было ничего священного, чтобы взять с собой в это незнакомое новое место. Ничего от Господа, чтобы защитить ее или прийти ей на помощь в трудный час. Сестра Катерина рассказывала ей, что волю Божью можно понять посредством знаков. Она закрыла глаза и, держа образ в руках, стала ждать своего знака. И он странным образом появился. Икона выскользнула из ее мокрых пальцев и упала в ведро, спрятавшись в мутной воде, освобождаясь в ней от следов металлического сундука, в котором была заточена. Когда она через полчаса достала ее из ведра в уединении своей комнаты, то с радостью заметила, что черты Марии прояснились, и не потребовалось ни тряпки, ни щелока. Это был еще один знак. Ее действия были одобрены. Сесилия на миг преклонила колени в беззвучной молитве, после чего положила образ в свое приданое между складками шерстяного одеяла, подаренного ей сестрой Катериной.

Сестра Катерина одна пришла сказать Сесилии последнее «прощай». Когда подъехал экипаж, девушка и монахиня обнялись. Ломаная речь Сесилии стала еще менее разборчивой из-за слез, душивших ее. Когда ее жалкие пожитки были погружены, она неуклюже забралась в экипаж, присоединившись еще к трем таким же, как она, — молодым, серьезным и испуганным. Сестра Катерина проводила взглядом экипаж, ее рука сделала прощальный взмах, и она вспомнила последние слова, сказанные ей Сесилией. Она разобрала только два из них: «Мария» и «прощение». Она подумала: что же Сесилия пыталась сказать ей? Но экипаж уже скрылся с глаз.

Судно было всего в каких-то сорока милях от Сиднейского залива, а горы уже едва различались невооруженным глазом. Покрытые голубой дымкой, мягкими волнами сливаясь с линией горизонта, они выглядели такими безопасными, даже приветливыми. И все же потребовалась четверть века, чтобы завоевать эти скалы и открыть орошаемые реками западные склоны и суровую малонаселенную местность внизу. На восточной стороне гор лежала прибрежная полоса, гораздо более благоприятное место, но в большей части скорее только красивое, нежели продуктивное, за исключением полей в долине реки Хоуксбери. Эта река неожиданно появляется с гор, где она рождается в глухих горных впадинах от дождевых капель, задерживаемых кустами папоротников, от ручейков, тихо бегущих по поросшим лесом лощинам, или в тонких серебристых водопадах, разбрасывающих брызги на сырые каменистые выступы.

Убежав из своего горного заточения, она стремится на север под названием Непеан, потом поворачивает на восток уже как Хоуксбери, а потом вьется постоянно расширяющимися дугами, пока не встречается с морем у залива Броукен-бэй. По ее течению расположены города, выросшие из первых поселений в буше: Кэмден, Кэмпбеллтаун, Пенрит, Ричмонд и Виндзор, со своими массивными каменными зданиями и мостами. Эти города были звеньями тонкой цепи, которую скрепляли небольшое количество дорог, ездившие по кругу священники и чиновники и непременные рабочие команды заключенных.

Люди Времени сновидений из племени Даруг не оказывали сопротивления белому человеку, но и не восхищались им. Какое-то время их забавляли подарки белых, но потом они выбрасывали их, поскольку те не принадлежали их земле. Потеряв впоследствии в результате варварских действий белого человека многих своих, они отступили в буш, в дикую страну за гору Барраки, покинув леса в окрестностях Сиднея и богатые пастбища на равнинах по течению реки Хоуксбери. А потом они исчезли вовсе, не оставив следов своего присутствия. Никакого свидетельства своего существования.

Белый человек не совался ни в Голубые горы, ни на дикое плоскогорье, где проходила граница его вторжения на востоке от Варрагамбы до Курраджонга. Поэтому люди Времени сновидений направились в те места. Неся все то, что им принадлежало, на себе, они легко проходили сквозь лесные чащи, пересекали каменистые горные перевалы и поросшие лесом лощины, пока не оказались в глубине буша, ставшего крепостью, защищавшей их от ружей поселенцев, построивших свои хижины по течению реки Хоуксбери. Там, среди банксий и эвкалиптов, жизнь сразу приобрела знакомые черты, были узнаны древние тотемы. Гоголонго, белый какаду, была там и нгунгурда, индейка, и калабара, кенгуру. И все же что-то нужно было подтвердить вновь, поэтому люди Даруга вертели чуринги, издавая священные звуки, и прятали другие чуринги в тайных местах, взывая таким образом к своим тотемным предкам из Времени сновидений, чтобы они не гневались на них в этом новом месте.

Когда у Ламар впервые пошла кровь, она уединилась, чтобы Великий Радужный Змей не увидел ее и не забрал ее будущих детей к себе. Когда кровотечение кончилось, она вышла из тени буша. Пожилые женщины обмыли ее в мелкой воде биллабонга, который был рядом с ручьем, у высоких деревьев, где громко квакали большие зеленые лягушки. Когда ее тело было вымыто, ее повели на ритуальную площадку очищения. На ее руках и плечах красной охрой вывели извилистые линии, а под ее грудями нарисовали белый полумесяц, с тем чтобы ее месячные были регулярными. После этого ее поставили на холм, под которым хранилась пища. Старейшины клана плясали вокруг нее и размахивали священными дощечками-дарагами у нее перед глазами, демонстрируя свое могущество. Они вращали священные чуринги, громко взывавшие к духам Сновидений. В завершение всего она вкусила праздничной еды мидиди, выкопанной из того же холма. А когда все закончилось, когда умолк шум плясок и прекратилось гудение диджериду и слышался только легкий стон слабого ночного ветерка в эвкалиптах, Ламар обняла руками колени, спрятавшись в темноте, и мысленно погрузилась в мир духов. Теперь она стала женщиной. Ее тотемом была Вода, а помощником у Воды был Ворон.