Александр Бушков - Корона и плаха [litres]

В центр Ямайки, портовое поселение Бас-Терра, привезли около сотни женщин. И на следующий день состоялся самый натуральный аукцион: прибывших по очереди выводили на всеобщее обозрение, пираты выкрикивали свою цену, ставки росли, и в конце концов, как водится на всяком аукционе, девушка доставалась тому, кто платил больше всех. Очередную супружескую пару тут же венчали. Современники и очевидцы рассказывали потом, что большинство таких браков оказались вполне счастливыми. На аукционе д’Ожерон заработал прилично, да к тому же увеличил число «добросовестных» подопечных: одинокий флибустьер без кола и двора и женатый, которому нужно содержать дом, жену и не замедливших появиться детей, – две большие разницы.

Женатый трудится гораздо более прилежно – к чему бы ни прикладывал руки, к мирному ремеслу или морскому разбою.

Ободренный успехом и выгодой, д’Ожерон устроил еще несколько рейсов невест. Оборотистый был человек…

Примерно так вели себя и английские власти Ямайки, закрыв глаза на то, что флибустьеры основали на острове целый город, Порт-Ройяль, подчинявшийся исключительно законам «берегового братства». Его жители приносили властям немалый доход, так что следовало отбросить всякое чистоплюйство.

Среди пиратов попадались ловкачи, ухитрявшиеся выправить каперские патенты сразу двух враждующих государств. Правда, таких власти не любили и при поимке обычно вешали. Случались и откровенные курьезы. Один флибустьер, не знавший ни словечка по-французски, долго размахивал внушительной бумагой с печатью, всем объясняя, что это натуральный каперский патент. Потом нашелся знаток французского и объяснил: это всего-навсего выданное французской администрацией разрешение охотиться на диких коз во французских владениях. Такой охотничий билет. К превеликому сожалению, я не докопался, чем эта история кончилась и как пират поступил с выдавшим эту бумагу чиновником – несомненно, кто-то оборотистый за хорошие деньги эту бумагу и выписал, убедившись, что французского клиент не знает.

Расскажу об одном-единственном английском пирате Бартоломью Шарпе. Знаменит он не богатой добычей – с этим у него как раз всегда обстояло не лучшим образом. Ему никогда не везло так, как его соотечественнику Джону Дэвису. Тот с восемью десятками человек отправился пограбить немаленький испанский город в устье реки Никарагуа. Чтобы открыто напасть на город (расположенный в сорока милях от берега), сил не хватало – в городе стояли гарнизоном восемьсот солдат регулярной армии. Ночкой темной люди Дэвиса форменным образом прокрались в город (испанцы полагали себя в полной безопасности и не выставляли ни ночной стражи, ни патрулей), в хорошем темпе разграбили дома трех-четырех самых богатых горожан и местную церковь. Церковный служка сумел убежать и поднял тревогу. Однако пираты пробежали сорок миль с результатом, который наверняка при других условиях был бы отмечен олимпийскими медалями, сели на корабли и благополучно уплыли. Денег, серебряной посуды и драгоценностей им досталось на сорок тысяч испанских реалов золотом.

Очень многие предприятия Шарпа, наоборот, заканчивались полным провалом. Однажды его пираты, видя такое невезение, решили капитана разжаловать и даже посадили под замок в трюм, но он как-то выкрутился и должность сохранил. Известность в «береговом братстве» он приобрел из-за одной откровенно забавной истории, где причудливым образом смешались романтика и невежество.

Летом 1681 г. корабль Шарпа «Троица» взял на абордаж у чилийского побережья испанский галеон «Сан-Розарио». Корабль был торговый, оружия на нем не имелось никакого, так что испанцы спустили флаг без сопротивления. Тут же обыскав трюмы, пираты там нашли бочки с превосходным испанским вином и множество слитков какого-то светлого металла. Ни капитан, ни его пираты так и не смогли определить, что это за металл, а испанцы пожимали плечами и говорили, что и сами не знают: они люди маленькие, что им погрузили, то и везут.

В конце концов большинством голосов пираты решили, что это либо олово, либо свинец. Больших прибылей с этого не получишь, но кое-какие денежки выручить можно: олово тогда шло на посуду, а свинец – на пули, которые каждый делал себе сам, благо дело нехитрое и требует лишь несложного инструмента. Все же лучше, чем ничего, на добрую выпивку хватит…

Капитан уже собрался было распорядиться, чтобы перегружали металл, но тут… На палубе показалась молодая испанка красы неописуемой, как писал позже в воспоминаниях Шарп, «наипрекраснейшее создание, которое когда-либо представало моим очам». Шарп себя всегда позиционировал как «благородного» разбойника, над пленными не издевался и не позволял своим орлам охально обижать пленников. Увидев красотку, он моментально потерял голову и распустил павлиний хвост, рассыпаясь мелким бесом: дескать, я не вульгарный бандюган, а джентльмен удачи, и опасаться вам совершенно нечего, о прекрасная сеньорита! Казак ребенка не обидит!

Он и в самом деле любил до того именовать себя при каждом удобном случае «ценитель морей», «художник океанов». Красотка оттаяла и, посылая капитану умоляюще-восхищенные взгляды, попросила: может быть, он, как подобает благородному джентльмену, отпустит «Сан-Розарио» вместе с грузом?

Очарованный Шарп распорядился металл не трогать. На бочки с вином благородство пиратов все же не распространилось (русские люди их завсегда поймут). Все вино они перегрузили на свой корабль. Испанцы за этим наблюдали без всякого сокрушения, ухмыляясь в усы.

Все выяснилось через несколько месяцев, когда Шарп, поболтавшись по морям, решил отдохнуть в порту Антигуа. Один из его людей все же, покидая «Сан-Розарио», сунул в карман слиток, рассудив просто: если это олово, его можно продать посудных дел мастерам, а если свинец – отольет себе пуль. Пропившись в кабаке до последнего гроша, он променял слиток на ром (зная хватку трактирщиков, вряд ли на ведро, самое большее на пару бутылок). У трактирщика возникли смутные подозрения, и он на следующий день отнес слиток ювелирам. Те враз определили, что никакое это не олово и не свинец – высокопробное серебро. И купили за хорошие деньги.

«Сан-Розарио» оказался очередным «серебряным» галеоном, и груз стоил больших денег. Эта история быстро распространилась, Шарп и экипаж «Троицы» стали предметом насмешек «берегового братства». Известно, что прекрасной сеньорите владельцы серебра за спасение драгоценного груза назначили большой пенсион…

Потом Шарпу все же крупно повезло. Англичане его изловили и собирались судить, – что неизбежно кончилось бы виселицей. Однако, покидая «Сан-Розарио», Шарп хозяйственно прихватил ворох испанских карт Тихого океана и Южных морей – точных, засекреченных, имевших прямо-таки стратегическое значение для моряков. Шарп передал карты властям, дело дошло до короля, и Иаков поступил, как некогда Елизавета с пиратами Ла-Манша: помиловал Шарпа и как ценного специалиста назначил капитаном военно-морского флота.