Николай Попов - Десант Тайсё

— Так и есть. Надо лишь установить разумный процент подоходного налога, чтоб не превратился в каторжное бремя.

— Для любого рабочего или служащего это всё равно бремя. Какой к чёрту подоходный налог с обычного заработка или оклада? Где тут логика? Даже не ночевала. Не-е, пусть его платят лишь те, кто действительно имеет миллионное доходы от своей торгово-промышленной деятельности. Логично?

— He ведаю, что по сему поводу сказал почитаемый вами Карл Маркс, но мне ваша мысль зело интересна... — улыбнулся Григорьев и, ещё раз оценив предложение, довольно заключил: — Главное же — всё решено по-божески справедливо. И аз воздам...

— Значит, благословляете почин? — ликовал Пётр от находчивости.

— А что ещё мне остаётся...

Нечаянная возможность сразу решить все финансовые проблемы Приморья заставила тщательно подсчитать будущие расходы хотя бы на полгода вперёд. Результат получился космическим. Даже минимальный налог — тоже страшил. Это сразу охладило пыл: так нельзя поступать с чужими деньгами, пусть и заграбастанными при помощи торговых спекуляций, постоянной недоплаты тем же шахтёрам или традиционного грабежа корейцев, китайцев, которым хозяева платили гроши. В ответ буржуи тотчас упрячут свои капиталы в иностранные банки, устроив конец света. Пока ограничились только спасительным принципом. Остальное надо решать сообща.

Не успел Пётр избавиться от этой головной боли, как телеграф принёс очередную строчку родной «Декларации»: «Совет Народных Комиссаров предлагает Советам Р.С. и Кр. Депутатов озаботиться скорейшей посылкой своих комиссаров во все местные конторы и отделения Госбанка. Посланные комиссары имеют контрольные права. Им предлагается неукоснительно следить за деятельностью контор и отделений и беспрекословно исполнять распоряжения главного комиссара Государственного банка, сообщая ему о всех неправильностях и затруднениях комиссаров. Предписывается особенно внимательно следить за правильностью распределения денежных знаков, имеющихся в кассах местных учреждений Государственного банка, и не давать управляющим требовать подкреплений с большим запасом». Зачесалась у Петра головушка, закружась от уймы свалившихся проблем. Невольно признался:

— Этак и постромки могут не выдержать...

— Неужели это так сложно? — посочувствовал Костя.

— Да уж явно потрудней, чем писать резолюции.

Кроме Государственного в городе работало около тридцати частных банков. Где сразу взять столько опытных комиссаров, обязанных пресекать махинации хозяев? Срочно пришлось отбирать наиболее грамотных большевиков, которых неутомимый Григорьев принялся посвящать в банковские тайны. Всё знал этот обаятельный человек с удивительно близкими понятиями о государственном достоинстве России, чести и честности каждого её гражданина, воплощением которых считал революцию. И старый царский служака, доселе стоявший вне политики, бесплатно трудился наравне с Петром. Всё-таки знал вице-губернатор Суханов, с кем находиться в приятельских отношениях...

И уже сам Григорьев пригласил на курсы порядочных служащих различных банков. Пётр благоговел перед ним, воистину спасителем. Поэтому охотно делился обедами, которые вместе с Сергуней приносила стеснительная Клава. Тоже вдвойне спасительница. Она знала, что муж работал редактором газеты, и не понимала, почему советовал какому-то Рютину, как вырвать Харбин из-под контроля хорватовской полиций, приказывал благовещенскому гарнизону принять самые решительные меры против наказного атамана Амурского казачьего войска Гамова, сокрушался вести об очередном разбое японцев на Сахалине или внушал делегации рабочих стекольного завода Пьянкова:

— Ваш хозяин за минувшие полгода взял в Госбанке всего восемнадцать тысяч рублей, а вчера хотел получить сразу восемьдесят четыре. Дескать, для расчётов с поставщиками. Не выгорело. Тогда решил использовать вас вроде тарана против советской власти. Хи-итёр, бобёр... Так вот, вы работаете не на государство, а на Пьянкова. Значит, с него и требуйте зарплату. Пусть он ломает голову, где взять нужные деньги, а проще — берёт кредит в частном банке. Всё понятно?

Какая уха или котлеты способны так долго не остывать. Но даже холодной едой Пётр обязательно потчевал каждого вошедшего в комнату. Отказывались редко. Хотя бы потому, что людям просто негде и некогда было подкрепиться. Это надоумило Клаву затеять столовую. Пётр живо отыскал губернаторскую кухню с отличной плитой, прямо рассчитанной на многолюдно. И Клава стала готовить на всех. Каждый сотрудник Совета или посетитель Исполкома в любое время мог спуститься в просторную кухню и за добровольную плату съесть миску супа, каши, жареной рыбы, всё запив сладким чаем или компотом.

Такая благодать особенно восхитила Костю. Насиженный в тюрьме катар желудка гнул его при малейшем ощущении голода. Теперь танталовы муки остались позади. После первого же ужина он с низким поклоном поцеловал Клаве руки. Затем предложил Петру приспособить кухонную кладовушку для ночлега, чтобы кормилица не тратила время на длинную дорогу домой, не мучила уже сонного сынишку. Это несказанно облегчило их долю. Вот если бы ещё каким-то чудом удалось избавиться от постылого телеграфа, напоминающего ядовитый гадюшник. Но за все пять должностей Пётр получал одно жалованье — всего триста целковых. Что составляло средний заработок любого квалифицированного рабочего.

Между тем сердобольная судьба преподнесла Петру воистину рождественский подарок. На пороге редакции, будто вынырнув из шаловливой пурги, возникли Мельников с Проминским. Упитанные, в шубах и огромных малахаях, они выглядели непривычно солидными, почти незнакомыми. Лишь глаза да улыбки выдавали прежних друзей. Намекая о причине их появления, Леонид с неожиданным чувством пропел:

Ну, как не расцеловать их за такое признание? Как тут же не познакомить с командой отважного парусника? Пётр повёл в председательский кабинет. Но представления о доблести всегда относительны. Каторжанин знаменитого Александровского централа... Это высшее тюремное звание звучало подобно набату. Все почтительно окружили гостей, восхищённо выслушав торжественные аттестации Петра, тоже вдруг ощутившего особую значимость минувших лет... Подоспевший обед позволил им вспомнить за столом несколько забавных случаев из каторжных трапез, только подтвердивших особенность друзей, способных находить смешное даже в могиле...

Тоже вкусившего нерчинской каторги Мана это заело. Чтобы осадить гостей, учинил им натуральный допрос насчёт Маркса. Отложив хлеб и ложку, Дмитрий отчаянно вскинул руки. Вот каким слабодушным стал бывший боевик эсеровской дружины. А Леонид сперва задумчиво очистил от каши тарелку, затем простодушно признался: