Николай Попов - Десант Тайсё

— О-о, Константин Александрии, вполне! Чего стоят одни иероглифы... Допустим, их писал раненый. Но — как? Макал палец в свои раны? Тогда почему иероглифы написаны кисточкой? Словом, это глупый, э-э, гнусный фарс, который, э-э, обернётся харакири уже для самого Кикучи. Разве Микадо простит ему неслыханный позор Японии? Никогда!

— Так напишите об этом. Надо разоблачить провокацию. Вдруг ваша статья избавит нас от десанта? Вы спасёте жизнь тысяч людей. Пожалуйста!.. — взмолился Костя.

Кинг торжественно примерил на русоволосую голову лавровый венок триумфатора. С минуту монументально взирал на хрустальную люстру. Потом лихо, словно ковбойскую шляпу, сдвинул венок набекрень и улыбнулся:

— Всё уже сделано, дорогие друзья. Больше тыщи слов насчитала ваша телеграфистка. Вот!..

Костя вихрем подлетел к спасителю, обнял его и расцеловал. Обычно сдержанный, привыкший всюду ждать одни неприятности, Пётр тоже растроганно стиснул мясистую руку Фрэнка и долго её потряхивал, приговаривая:

— Спасибо вам, дорогой Фрэнк... Огромное спасибо... Вы настоящий друг... Такое оружие сильней любой армии. Только бы его пустили в ход, а то ещё придержат в столе.

— Что вы, Пётр Михалч... Это сенсация мирового значения. После победы России в минувшей войне Япония потерпела крах в какой-то, э-э, паршивой конторе? Кто воздержится печатать золотой материал? Завтра же он будет во всех газетах! Завтра же!

Костя с Петром молчали, сетуя, что забыли другие слова благодарности. Наконец Пётр спохватился:

— Коль вы такой наш заступник... Вы ж наверняка встречаетесь с Колдуэллом, другими консулами или самим Найтом. В общем, уж точно знаете гораздо больше нас. Так авось хоть чуток посвятите в японские планы. Правда ли «Ивами» пустит в ход свои пушки или просто запугивает неповинных людей? Допустим, десант высадится. Но — какой для чего? Захватить город или ограничиться охраной консульства, чтоб сберечь драгоценную жизнь Кикучи от налёта других грабителей? А то, глядишь, и вовсе оцепят лишь контору, где остался сундук с деньгами. Как видите, это совсем разные десанты. Значит, мы тоже должны встречать их по-разному. Какие силы нужны? Достаточно ли Красной гвардии вместе с милицией или надо срочно поднимать в ружьё всех рабочих? Пожалуйста, для спасения города и людей приоткройте завесу.

— Э-эх, если бы я был Всевышним... Что, э-э, толку от моих встреч с кем угодно... Ведь японцы — азиаты. Чрезвычайно хитрые и скрытные азиаты. Они, э-э, таят свои настоящие планы даже от союзников. Честно сказать, правильно делают. Все для них — опасные конкуренты, которые могут не то что воспользоваться их, э-э, замыслами, а при удобном случае помешают их осуществить. Но вот что я знаю: в побеждённой Корее генерал, э-э, Терауци установил такой сабельный режим, который не выдержал даже сам император, торжественно передав трон Микадо. А правительству, э-э, громадного Китая они рекомендовали, чтобы приглашало авторитетных японцев для советов по военным, политическим и финансовым вопросам. Понятно, кто может высадиться у вас?

— Уже сами почувствовали это на примере паршивой конторы, — согласился Костя. — И думаем, что нас ждёт удел города Лайошуня, в котором победители оставили живыми лишь сорок человек для рытья могил. Остальных подчистую вырезали.

Это изуверство отбило желание говорить. В таком случае каждый предпочёл бы погибнуть. Но, значит, тем необходимей было каким-то чудом спасти людей от жёлтой чумы. Кинг усиленно дымил сигарой, будто поднимая пары. Осталось выяснить последнее. И он спросил:

— Значит, вы решили сражаться?

— Хм, неужто трусливо подымем лапки? Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»! Так что пусть не уповают на лёгкую победу. Ведь за нами — Россия, которая обязательно придёт на помощь. В крайнем случае даже есть идея сразу рвануть все пороховые погреба. Представляете зрелище?

— Какой, э-э, ужас... Неужели вы на это решитесь?

— Клин вышибают клином. Всё будет зависеть от поведения союзников. Так и передайте им.

— Олл райт, Пётр Михалч, олл райт! — согласился Кинг, поражаясь очередному бреду.

— А вдруг десант высадится уже сегодня?

— Предчувствие говорит, что моя статья опередит его. Следовательно, всё будет о’кей. Вот увидите, дорогой Пётр Михалч. Значит, пока не надо вооружать всех рабочих и готовить безумный взрыв, от которого первыми пострадаете вы сами.

— Хорошо бы... — задумчиво протянул Костя. — Ох, как это было бы здорово...

Редкую в такой обстановке душевную беседу прервал Ман, вихрем ворвавшийся в кабинет. Словно опалённый огнём сражения, он с разгона описал стремительную дугу и тормозяще упёрся руками в стол, возмущённо выпалив:

— Там творится хрен знает что! А они рассиживаются, покуривают!.. Ждёте, когда из вас выпустят потроха? Почему до сих пор не организована контрдемонстрация рабочих?

Куда пропала Красная гвардия? Надо немедленно разогнать эти сумасшедшие банды хунхузов! Костя, срочно займись ими! Аты, Пётр, срочно напиши самый решительный протест, сурово осуждающий провокационные действия консульства! Всё это устроено Кикучи!

— Во-он графин. Охолонься, родимый, — предложил Пётр. — Дрогашевский с Мельниковым своё дело знают. А булгачить рабочих пока ни к чему. Хотя... Пойду гляну, что там происходит. Пока, Фрэнк.

— Я с вами, — махом поднялся Кинг с кресла.

Ман по инерции продолжал сотрясать воздух стремительными взмахами рук, указующими призывами. Деликатность мешала Косте прервать в основном верную лавину слов, больше подходящих для митингового пространства. Спас его Проминский, сообщив по телефону, что имеет уникальный документ. Подобное слово он использовал крайне редко. Значит, верно добыл нечто особенное. Лучше бы познакомиться с документом наедине, поскольку назойливый Ман уже угнетал. Но как избавишься от него? Смущала треклятая деликатность. Возмужавший в другой среде, Проминский всё решил просто:

— Уважаемый секретарь Исполкома, у меня срочное дело к председателю. Извольте заняться непосредственными обязанностями.

— Это что ещё за чрезвычайные секреты? — встопорщился Ман, привыкший к иным отношениям.

— Их диктуют обстоятельства. Прошу немедленно оставить нас, — уже приказал Проминский.

Подобный тон был оскорбителен, унизителен для старого большевика, впервые после каторги бесцеремонно выставленного вон. Ман вовсю разразился гневом за дверью. Леонид плотно прикрыл её и, помахивая перед собой рукой, скривился от дыма:

— Ну, куряха, и начадил ты... Не продохнёшь. Кончай смолить!

— Не-е... Пускай видят, — кивнул Костя в сторону эскадры, — у нас тоже кое-что дымится!

Впрочем, Леонида занимал уже совсем иной дым... Он достал из-под бушлата и расправил большой лист бумаги. Маркое от свежести объявление вещало: