Олег Суворов - Закат империи

— Каким образом? — удивился епископ.

— А таким, что мы как бы делаем справедливость равной Богу, если говорим, что он обладает ею как одним из своих качеств. Ведь можно подумать, что этим же качеством наравне с Богом может обладать и кто-то ещё! Правильнее говорить: «Бог есть справедливость», равно как «Бог есть благо», «Бог есть истина», «Бог есть любовь».

После этих слов Симмаха многие из собравшихся начали негромко переговариваться, и в зале мгновенно возник лёгкий гул. Кассиодор очень тонко почувствовал настроение присутствующих, равно как и настроение Теодориха, который слегка нахмурил брови. Начальник королевской канцелярии с досадой взглянул на Боэция, и тот понял этот взгляд. Для его противника самым неприятным итогом данного спора было бы попадание епископа в смешное и нелепое положение, ибо далеко не сентиментальный король готов не стал бы жалеть своего опозоренного и побеждённого сторонника, к тому же вполне мог бы выместить свою досаду на том, кто рекомендовал ему этого слабого «воителя» арианства. Впрочем, и сам Эннодий вдруг почувствовал недовольство короля, а потому покраснел, наморщил лоб и пустил в дело главный аргумент:

— Значит, ты утверждаешь, что в Троице различны только лица, в то время как субстанция едина, а потому отношение между её ипостасями — это отношение того же самого к тому же самому? Поистине это невозможно помыслить, благородный Симмах! Я категорически отрицаю, что Отец и Сын обладают единой субстанцией! Как можно говорить о единой субстанции у порождающего и порождённого? Ведь одно существует раньше другого и одно не может быть без другого!

— Тогда разберём это дело повнимательнее, — спокойно заметил Симмах. — Как хорошо известно, имеются субстанции телесные и бестелесные. Могут ли телесные субстанции переходить друг в друга? Да, поскольку обладают одной и той же материей. Могут ли бестелесные субстанции переходить в телесные или, напротив, телесные в бестелесные? Нет, ибо у них нет общей материи, которая бы позволяла им воспринимать свойства друг друга и изменяться в соответствии с этими свойствами! Ведь бестелесные субстанции вообще не имеют материи, которую имеют телесные! Согласись, что всё это очевидно, а потому не менее очевиден и ответ на вопрос: могут ли бестелесные субстанции переходить одна в другую? Не только переходить, но не могут даже смешиваться, так что уж говорить о порождении одной такой субстанцией другой! Поэтому я и беру на себя смелость утверждать, что бестелесная субстанция Сына не порождена Отцом, а равносущна ему и существует от века!

— В таком случае одного нельзя называть Отцом, а другого Сыном! — отчаянно возопил Эннодий. — Ведь ясно же, что Отец — это тот, кто порождает Сына, а если он этого не делает, то на каком основании можно именовать его Отцом? Человеческий разум не в состоянии уловить, как Отец может быть равнозначен Сыну!

— Этого не может сделать лишь тот разум, который ещё не углубился в сферы изучения духа, — зло отрезал Симмах. — Задумайся сам, любезный Эннодий, в чём субстантная разница между двумя твоими мыслями: первая мысль — ты подумал о Боге, вторая мысль — ты подумал о том, что подумал о Боге. И в первом, и во втором случае субстанция этих мыслей едина — твоя бессмертная душа, но ты же не будешь отрицать, что первая из этих мыслей была причиной или, можно сказать, породила вторую? Субстанция едина, мысли различны...

Это было уже слишком — спор достиг таких метафизических высот, что по залу пролетел лёгкий ропот. Большинство из присутствующих ничего не понимало в этих диалектических тонкостях и с нетерпением ожидало окончания затянувшегося диспута.

— Один не может быть Тремя, — окончательно растерявшись и запутавшись, вскричал Эннодий, искоса бросая взгляд на мрачного Теодориха.

— Не может лишь с точки зрения обыденного, а не мистического опыта!

В этот момент королева Элия вдруг сильно побледнела, задрожала всем телом и откинула голову на высокую спинку своего трона. Теодорих поспешно встал и склонился над супругой.

— Королеве плохо, — прошелестело по залу. — Врача!

— Благодарю вас обоих, учёные мужи, — с сумрачной язвительностью заговорил король, обращаясь к Симмаху и Эннодию, по-прежнему стоявшим в центре зала. — Но из всего вашего диспута мы можем вынести только одно убеждение — все эти споры совершенно невыносимы для тех, кто предпочитает верить не умом, но сердцем. Так пусть же каждый из наших подданных верит именно в то, что подсказывает ему его сердце, а мы не будем выносить своего вердикта и провозглашать чьё-то мнение более истинным.

Боэций радостно и с гордостью за своего короля взглянул на Теодориха. Нет, всё-таки этому готу не откажешь ни в государственной мудрости, ни в природном уме! Лучшего исхода нельзя было и придумать.

Однако совсем иначе думал Кассиодор, вечером того же дня стремительно расхаживая по атрию своего дома и гневно кусая губы. Диспут так и не перерос рамок теоретической дискуссии, а потому не смог вызвать живой заинтересованности или гнева короля. Теперь эдикт о запрете католицизма будет отложен на неопределённое время, а позиции Симмаха и Боэция только укрепятся. Нет, несмотря на всю тупость и комичность Эннодия, начальник королевской канцелярии не мог не признавать и собственной вины. Разумеется, его подвело самомнение, ведь он решил сразиться со знаменитым философом на его же территории, так что же удивляться сегодняшнему поражению? Кассиодор не мог воспринимать всё произошедшее иначе, как поражение, поскольку главная его цель оставалась всё так же далека.

«В конце концов будем рассуждать логически, — немного успокоившись, решил он. — Я попытался одолеть своего противника в той сфере, где он наиболее силён. Это не получилось, да и не должно было получиться. Остаётся прибегнуть к самому очевидному — нанести удар там, где неприятель наиболее слаб. Да-да, знаю, — тут же досадливо перебил он сам себя, — конечно же, это область политических интриг, то есть та самая область, в которой издавна применимы самые грязные средства. Но мне нужно любой ценой показать этим надменным и гордящимся своим старинным благородством защитникам империи, что история идёт уже совсем не так, как они того желают. Не сделав этого, я проиграю окончательно...»

— О чём задумался? — раздался голос Тригвиллы, и Кассиодор вздрогнул, только сейчас вспомнив о своём госте, который до этого момента молча возлежал на ложе, лениво потягивая неразбавленное вино из виноградников начальника королевской канцелярии.

«Теперь мне не обойтись без помощи этого хитрого и жадного варвара, — подумал тот, бросая быстрый взгляд на своего собеседника. — Осталось лишь придумать способ, благодаря которому он сможет быть мне полезен...»