Олег Суворов - Закат империи

Кирп появился настолько бесшумно, что Боэций, увидев его, непроизвольно вздрогнул. Откуда он взялся и каким образом ухитряется всякий раз появляться столь неожиданно? Недаром среди домашних слуг о нём ходили такие невероятные слухи... Говорили даже, что он может предсказывать будущее. Когда-то Боэций купил этого сирийца, узнав от его прежнего хозяина о том, что тот владеет тремя языками — еврейским, латинским и греческим, не считая своего родного. Сначала он доверял ему только переписывание рукописей, но позднее, убедившись в незаурядном уме и образованности Кирпа, стал поручать ему и более сложную работу. Теперь сириец фактически стал его секретарём и помощником, он прежде самого Боэция читал приобретаемые рукописи и делал краткие сообщения о теме и основных идеях, которые там содержались. Это позволяло первому министру, занятому государственными делами, экономить время для собственных научных занятий. Кроме того, сириец обладал гипнотическим даром и рядом других необычайных способностей, что позволяло Боэцию проводить весьма любопытные эксперименты.

И всё бы ничего, но змеиный взгляд и восточное раболепие пополам с лукавством постоянно заставляли Боэция быть с ним настороже. У него было такое чувство, что Кирп выдаёт себя за кого-то другого. Несколько раз Боэций посылал рабов проследить за тем, куда заходит и какие места посещает сириец во время своих редких отлучек из дома. Однако тот постоянно ухитрялся исчезать из поля зрения своих соглядатаев. Кончилось тем, что Боэций запретил ему покидать дом без его личного разрешения.

— Слушаю тебя, Кирп, — спокойно сказал он, глядя на склонившегося в глубоком поклоне сирийца.

— Позволь мне сегодня отлучиться из твоего дома, о господин, — пряча свой острый взгляд, забормотал тот. — От одного из твоих рабов я узнал о том, что в наш город прибыл какой-то богатый афинянин. Разреши мне найти этого человека и узнать, нет ли у него с собой каких-нибудь книг, которые он, может быть, захочет продать в твою библиотеку?

Просьба была самой обычной, и Боэций даже слегка улыбнулся, вспомнив, как в молодости он и сам посещал Афины, чтобы воочию увидеть те места, которые хранили память о великих философах Эллады.

— Хорошо, иди. И если у этого афинянина действительно найдётся что-то интересное, немедленно сообщи мне, и я тут же пришлю раба с деньгами.

— Я именно так и сделаю, господин.

Выйдя из ворот, Кирп быстро и не оглядываясь пошёл по улице, добрался до рыночной площади и только здесь замедлил шаги. Бродя между торговыми рядами гончаров, зеленщиков, мясников, он старательно изображал из себя привередливого покупателя и порой даже вступал в дерзкие разговоры с продавцами. Когда он выбрался из толпы и свернул в узкий грязный переулок, ведущий к портовым тавернам, его руки были по-прежнему пусты, и потому он прятал их в свой чёрный плащ, словно желая согреть. Оглянулся назад он только один раз, и то очень быстро и незаметно, делая вид, что поправляет завязку на своей сандалии.

Вскоре Кирп достиг района порта и, снова замедлив шаг, не торопясь вошёл в таверну. Присев за грубый, неструганый стол неподалёку от входа, он заказал кувшин вина и принялся терпеливо ждать с беззаботным видом. Через несколько минут в ту же таверну вошёл ещё один человек. Прямо от входа он беглым взором осмотрел всех присутствующих — разноплеменных моряков с торговых кораблей, стоявших в гавани, дешёвых грязных шлюх с крикливыми голосами и несколько совсем тёмных личностей из породы тех, которые за несколько сестерциев готовы на любые услуги. Заметив Кирпа, незнакомец небрежно подошёл к его скамье и грузно опустился рядом, после чего громко позвал хозяина.

Кирп, делая вид, что целиком погружен в смакование своего вина, мгновенно оценил внешний вид своего соседа. Плащ на нём был такой, какой носила только самая беднота. Он назывался пенулой и представлял собой полукруглый кусок материи с дыркой для головы и пришитым капюшоном. Но гладко выбритое лицо и холёная белая кожа незнакомца как-то не сочетались с руками, намеренно запачканными грязью.

— Не хочешь ли угоститься, приятель? — развязно спросил этот человек Кирпа, когда хозяин таверны принёс кувшин и ему.

— Неужели такой знатный господин унизится до того, что будет пить с рабом? — вдруг тихо, но внушительно спросил сириец, немного отодвинув стакан от своих губ. Незнакомец вздрогнул и негромко выругался.

— Какого чёрта! — гневно, растерянно, но тоже тихо спросил он. — Ты, видно, уже напился, что несёшь такую чушь? С чего ты взял, что я какой-то там господин?

— Если вам угодно таиться, то я не настаиваю, — с лёгким поклоном сказал сириец. — Однако хочу заметить, что чем скорее мы перейдём к сути дела, тем вернее сойдёмся в цене. Ведь вы же шли за мной от самого дома благородного Боэция не для того, чтобы пить эту кислятину в захудалой таверне?

Незнакомец, поднявший стакан и сделавший несколько вынужденных глотков, действительно закашлялся, и лицо его исказила гримаса отвращения.

— Оставьте в покое это вино, иначе ваш благородный желудок просто извергнет его обратно, и тогда хозяин может выкинуть нас вон, — с лёгкой насмешкой заметил Кирп.

— Хватит болтать о моём мнимом благородстве, — свирепо заметил незнакомец и с угрозой в глазах наклонился к сирийцу. — Запомни, я всего лишь слуга в богатом доме. Всего лишь слуга — и не более!

— Лучше всего я запомню именно то, что ваш дом богат, — мгновенно отозвался Кирп. — Поскольку и я когда-то знал, как это прекрасно — быть богатым. Любая философия пытается научить своих последователей, как быть свободными духом, но делает это лишь потому, что не может научить их тому, как стать свободными телом. Сам же я давно постиг эту простую, но великую истину — освободить нас от телесных страстей могут не аскетизм или стоицизм, заставляющие подавлять или пренебрегать этими страстями, тем самым лишь загоняя их внутрь, но лишь подлинный гедонизм, дающий им вырваться наружу и приносящий блаженное утомление, которое и позволяет нам почувствовать себя свободными... Но как же гнетут дух эти проклятые страсти, когда ты настолько беден, что вынужден притворяться перед самим собой, проклиная собственное смирение...

— Ты служишь в доме Боэция?

— Зачем задавать вопрос, ответ на который заранее известен, — меланхолично заметил Кирп. — Да, я служу у благородного magister officiorum и льщу себя надеждой, что он доволен моей службой.

— Однако ты, судя по этим нелепым речам, не очень-то доволен своим господином?

— О да, ибо он слишком добродетелен, а я слишком порочен и потому не могу надеяться на его сочувствие своим потаённым желаниям. Он вволю питает меня целомудренным молоком мудрости, забывая о том, что многим философам необходимо ещё и порочное вино желаний. Но что угодно от меня вашей милости? Отравить его я не возьмусь, навести порчу тоже... Ого, да вы вздрогнули!