Александр Кутыков - Берега светлых людей

Сын и муж её переживали тоже: последний — что дом в опасности, первый — что друзьям-приятелям ничего сказать нельзя. Кламения знала спасительный выход, но как всё наперёд устроить, представляла с трудом. Хотя... Занятый в городе Вертфаст навряд ли сможет помешать — если действовать быстро и решительно...

Мясо в доме Вертфаста хранилось в глубинных погребах. Когда после первого ухода готского воинства в городе возникли перебои с продуктами, Вертфаст со товарищи, пользуясь своим положением, позаботились о том, чтобы прибрать остатки мяса к рукам.

Туши с той поры лежали в запасниках Вертфаста: подпортились от наступившего тепла, поосклизли... В погребах воцарился тошнотный дух, кой и наверх пробивался. Кухарки премного жаловались хозяйке и предостерегали от потребления того запаса...

Продать мясо в городе — невозможно: после ухода готов в степь поставки свеженины возобновились. Потребить самим тот прок — непременно разорвёт!.. Разве в дружину снести, иль собак за городом откормить...

Кламения, надеясь на Ушану с домочадцами, по прибытии в свой дом приказала дворовым освободить подвалы от вонючих туш. Вертфаст отсутствовал, когда будет — никому не докладывал. Посему-то в доме наступило безграничное главенство бабьего своеволия.

Кламения от души взялась за дело. Подчинив своему настрою всех, кто оказался под её рукой, стала подвигать хозяйство к чистоте и порядку. Чтоб никто из случайных зевак не уличил семейку градоначальника в прошлых злоумышлениях и не заподозрил в грядущих, парадные двери наглухо заперли.

За глухим забором, понукаемые криками правительницы, забегали, засуетились дворовые. В корытах мешался щёлок, вскрыли и короб с известью. Мужики с кольями шли в подземелье, выносили, ругаясь в воротники, тяжеленные и смердящие бычьи туши. Бабы с мётлами, скребками, тряпками, ведёрками спускались после них — мести, выскребать, вымывать.

Бекума и Рада стремглав помчались в кузню: две подводы стояли во дворе без ремонта — вот напасть при теперешней жгучей надобности!..

Западный ветерок относил вонь на сторону, потому запалили кучки с хворостом и разным мусором, кой вытаскивали из охваченного пылом уборки дома.

Кламения поспевала повсюду: и в погребах, и на дворе, и в дому звучал её командный глас. Сам Вертфаст, прибудь он ненароком в родные пенаты, не смог бы уже ничего изменить! Мебель передвигалась, углы наряжались, старьё выносилось... Дворня старалась от души.

Солнце, любовавшееся нашедшими себе применение людьми, раскраснелось и расплылось в полосках далёких облаков. Дочки ахали, прижав рученьки к грудкам, восхищались мамой.

— Сейчас мясо привезут свежее. Ходила днём — взяла дёшево.

— А старое куда?

— Собакам да шакалам на болота свезти надобно. По тёмному — чтоб люди не зарились. Догадаются не то, что старое, запасённое... вот.

— Правильно, правильно, молодец вы, мама!

— Всё, братишки-сестрички, отдыхать, отдыхать... Спаси вас боги! Стол там накрывают — ступайте, пируйте. Да песни пошибче голосите — пускай весело станется! Лето подступило, ах — тепло!

За беседою, за признанием завершённого дела нужным и важным прислуга поспешила в дом. Кламения хорошо отблагодарила кузнеца: дала деньгу, мешочек фиников для его детишек и спровадила. Дочкам наказала идти и глядеть за пиршеством — абы порядок все знали. С конюшенным осталась на дворе.

Старый слуга — давнишний помощник Вертфаста, сторож всех заповедных местечек боярина — был задушевно расспрошен о жизни, о положении детей, об их планах, про соображения о лошадках и о хозяйстве вообще. С ним открыли ворота и впустили подводу с двумя тушами, вложенными рёбрами одна в другую.

— Кто это — без бороды, да носищем водит хитро? — спрашивал Кламению внимательный слуга.

— Откуда я знаю! Сторговалась, главное, удачно, а подослали, верно, того, кто уж согласился везти... Носом-то водить ему есть отчего: от духа такого не только нос — кишки выворотит из нутра! — объяснила хозяйка. — Эй, ты не по всему городу плутал? — обратилась она к вознице. — У нас и без твоего вонького добра много!.. Ладно, ладно... — слова не дав вставить незнакомцу, опять обратилась к конюшенному: — Неси, да поскорее светоч зажжённый — осмотрим товар. Не обманули бы! Нынче все деляги!

Конюшенный развёл руками — дескать, и так видно добротное, да и понюхать можно. Но прекословить не стал: оглядываясь, потрусил за факелом.

— Твоя телега? — вопросила Кламения и получила от испуганного возницы утвердительный кивок. — Поди, милок, глянь... — подвела его к своему тарантасу. — Каждый год — а то и дважды! — у тележек моих передние колёса отваливаются. И у той, и у этой. Хрумк — и набок все! И сами кубарем!

— Это смотря где железку варили.

— Да ну?!

— Точно! Гм. Коли у грека в Бронной артели, то немудрено и три раза сменить. Прохвост он — без гнёта льёт. Там надо ведь и поглазеть, шелушки всякие повыбрать, да сжать... У меня брат делает — залюбуешься! И железа не жалеет.

— Ты ко мне и завтра приди — сговоримся, дружок, о других железках.

— Услужить вам завсегда рады! — поклонился радостно возница.

Туши озарились светом факела. Мясо оказалось не то чтоб очень, зато свежесть его не вызвала никаких сомнений — парило ещё!

— Пойду мужичков вызову, да кваску-морсу выпью. Вам вина вынесу... Кошек вон гоняйте пока. Кшыть, кшыть!

Сказано — сделано: свежий провиант снесён под землю; возница с конюхом присосались к кубышке с ягодным вином, первый второму начал доказывать, что брат его есть самый наилучший мастер, но по приказу усталой хозяйки спроважен был сонным собутыльником за ворота.

— У самого-то колесо скрежещет... — заметил конюшенный после.

— Иди, иди... Почивай, да огня нигде не жги, — ласково отослала опьяневшего слугу в свою каморку Кламения. Громко поблагодарила других помощников и послала в дом продолжать прерванный до поры ужин.

— Где же вы? Сейчас мужички выходить станут! Айда за мной, голубчики. Стемнеет совсем — и повезём...

Дом Спора уже заснул. Окна, смотревшие на улицу, были закрыты ставнями; выходившие в сад и во двор занавесили тонкой кисеей.

Спора разбудила жена и сообщила, что на ночь глядя Вертфаста супруга заявилась... Как не выйти?

— Что стряслось, Кламения?

— Проснись наперво... Проснулся, братец, иль нет?

— Говори же, не томи! — Спор разглядывал впотьмах унылое лицо нежданной посетительницы.

— Что ж говорить-то...

— Ну же, скажи, почто ж пришла?

Спор знал об отношениях в семье Вертфаста, об исключительных событиях последних дней. Знал и то, что Вертфаст сильно рассержен, — следовательно, мог натворить чего-нибудь, доведя Кламению до столь жуткого состояния: она задыхалась, пыталась говорить, но от напряжения сбивалась.