Александр Кутыков - Берега светлых людей

Кате-Ргее

Русские города Северного Причерноморья...

Взгляд на Рим с Русской равнины...

Читателю сложно из-за отдалённости того периода понять, в какое время происходят описываемые события восточноевропейской жизни. Дабы явственнее видна была русская архаика, в романе выделен поход Септимия Севера к Риму: ассоциативные параллели помогут разобраться в ментальности, связях, различиях двух непохожих миров.

Итак, Европа конца длительной эпохи принципата... Приобщение варварской стихии к ценностям римской цивилизации арийцев...

Законы человеческие, где бы они ни утверждались, имеют похожее звучание. И уложения Северного Причерноморья, и позднеримский миропорядок, несмотря на наличие различных оттенков, подобны, друг другу.

Мужество, любовь и странствия героев как раз и доказывают это...

...Многие лета и зимы минули с той поры, навеки забыты и трудные, и праздные деяния обитателей разблаговещенного мира. По крупице создавала свою значимость та эпоха. Разный люд оставил свои следы на широком и долгом поле земной жизни.

Поздний гость сделал дом чужой себе кровом. Не со зла и не от лукавого умысла потеснил он доброго хозяина: содеялось сие оттого только, что и гость, и хозяин позабыли прошлое своё и прошлое приютившего их крова.

Ни один из обитателей прежних, и ни один из соседей, чьи дома чернеют в забвении подле, не помнили, когда свершился знаменательный приход гостя, куда-то влекомого дорогой, но внезапно остановившегося. Утратившие память люди послушны были небесам и закону тому древнему. Весёлый и деятельный гость закон их чтил и набирался благодати тихого бытия успокоенно-задумчивых хозяев. А потом старался приумножить благодать ту...

Время — единственная река, незнающая покоя. Течёт-струится она и, пройдя цветущими или мертвенно-скалистыми берегами, оставляет после себя непременно иссохшее русло.

Да уж, время — река необычная... Она не ведает усталости оттого, что не тянет, не влечёт её назад бренный шлейф человеческих вопросов, на которые не всегда имеются простые и ясные ответы.

Вольготно на просторе бурлящей стремнине, ворочающей камни и песок, принимающей благосклонно поклоны робких береговых трав. В беспрерывном поиске нового русла некогда реке-времени думать о пути прошедшем. Потешилась над природой и пространством и побежала далее, позади оставив чёрные дома с зеленеющей возле срубов порослью, и добрых людей, и гостя — тоже неплохого человека.

Там, где ныне живёт-течёт река-время, люди иные — благодушные, любопытные, по-детски непосредственные. А водица из толщи времён — тёмная, влекущая, осмысленная... И страна, по которой ныне течёт река, начинает жить и творить, как и все страны на берегах, что уже жили, творили.

Пытливый народец земли той увидел вдруг на величаво разваливающихся волнах времени неясные картинки чьей-то жизни. «Пойди, — сказали люди самому удачливому среди них мужичку, — посмотри, где и кем навеяны сии образы. Да в реку времени не лезь, не то увлечёшься током её и, не ровен час, позабудешь наказ наш, и нас всех, и дом свой. А мы ведь все ждём тебя и вестей твоих»...

Отправился посланец вспять стремлению реки-времени. Идёт, внимает, обернуться боится к жизни своей обычной, манящей и зовущей делами привычными.

А вон хвостик реки журчит, оторвавшись от пенящейся, шумной массы. Он готов влиться в родную стихию, но пока рад затишью, рад своему отставанию, свободе — плещет себе по песочку, играется камешками... Мужичок наш спускается к игривому, бесящемуся на воле хвостику и набирает воду-время во фляжку. Потревоженный, сильно напуганный родничок отсталой водицы бросается от посягателя прочь, прячется в спасительном потоке и исчезает.

Мужичок взбирается на берег, слышит неестественный звон в ушах, видит гуляющий по лесу ветер. Перед лесом тем дома стоят с плотно затворенными дверями. Над крышами — то ли гул ветра, то ли вой людской несётся из замкнутых домов? Люди там не выходят наружу — боятся лицезреть ещё видимую отсюда настоящую жизнь. Завидев чужака, и вовсе затихают в своих домах. Берегом ушедшего времени неуверенно подходит странник наш, вглядывается в мельтешащие за стёклами лики затворников, не решаясь всё же поприветствовать их рукой. Затем удаляется, никому тут не нужный.

Берега чуть понизились. Идти легче теперь по дну — уже не вязкому, подсохшему... Долго ли, коротко ли брёл мужичина извилистым узким овражком, что остался после унёсшейся в будущее реки. Постепенно проход расширился и превратился в чашу, берега раздались далеко по сторонам. Дорожка подсохшая стала пылить: целое облако поднялось над почти исчезнувшими берегами и привлекло к ходоку странных людей.

Попытался ходок спрятаться от незваных зрителей тех в диковинных одеяниях, да берега совсем уж сравнялись с жёлтой полосой дна, и деваться ему было некуда. Отовсюду он видим стал. Жуть овладела им от услышанных про него самого разговоров — не смысл испугал путешественника в прошлое, а говор, словечки непонятные, растягиваемые в тех слогах, которые нынешний люд и тянуть не подумает.

Незнакомцы позвали своих сородичей, те ещё кого-то, и вскоре необъятная толпа выстроилась вдоль жёлтой тропинки сбежавшего временного потока. Сопровождаемый вопросами, советами, насмешками, путник вышел на самую середину дороги и, озираясь на многоголосый хор, взобрался на большие валуны, нагромождённые здесь пучиной посреди русла. Сел, положил рядом рюкзачок и вдруг...

Приготовившись отдохнуть и обдумать не нравившееся ему положение, он заметил, что народ стих и как будто замер, окаменел. В его ушах опять родился прежний необычный звон — наваждение, что ли?.. Мужчина встал в полный рост, спрыгнул на хрустнувший песок, прошёлся — люди немо и заворожённо глазели на него невидящими взорами, их уста застыли на полуслове... Озадаченный путник влез на валун и взял в руки рюкзачок — гомон пуще прежнего понёсся по округе. Голоса басили и визжали, негодуя... Мужчина положил рюкзак... взял... снова отстранился от поклажи — народ то замирал, то начинал буйствовать.

Из рюкзачка появилась фляга с водицей времени — народ взревел яростно, взялся за камни, метя в обладателя малой частички безжалостно оставившей их реки. Но не летят камни — падают к ногам бросающих, стукаясь, словно о стенку, о невидимую преграду перед пересохшим руслом... Фляга легла на валун — люди-нелюди застыли. Мужчина отправился к незримой преграде, отделяющей его от человеческого скопища — ну, чисто чучела со стеклянными глазищами!.. Эти ли лица, эти ли глаза видел он в волнах реки-времени перед походом — не понять...