Александр Кутыков - Берега светлых людей

Наш бедный мужичок выбрался на берег, с разбега хотел влететь в своё время... Больно ударившись о невидимый барьер, бедолага повалился на бок. От земли по эту сторону чура пахло могилой. Мужчина поднялся с колен и вновь поспешил во влажную ложбину реки-времени. Едва успевая перебирать ногами под скачущей по склону к руслу задницей, мужчина нащупывал в рюкзаке фляжку.

Перед потоком никакого барьера нет. Не торопясь слить остатки чудо-водицы, мужчина вошёл в конец потока и, расталкивая перед собой тягучие косицы прибрежных волн, опять побрёл вперёд и наискось к берегу настоящего. Но река-время вращала его, как целлулоидный шарик, и отталкивала назад, на сухой песок прошлого. Снова неудача на том же месте... Измучившись, человек, наконец, не чая пронести запретную жижу в своё настоящее время, открыл фляжку, перевернул над пучиной — и вот, чувствуя себя самым удачливым и счастливым на свете, он уже выползает из вод на берег с родимой стороны...

Войско было огромным. Эта земля видела толпы и побольше: набегали-убегали полчища, но это не походило ни на одно из предыдущих.

Выпуклая поляна напоминала перевёрнутую вверх дном миску. Конные полки выходили из прореженного осенью леска едва слышимой поступью. Все, не сговариваясь, старались быть неприметными, несмотря на огромное количество усталых ног. Друг с другом воины делились впечатлениями о местах этих и, не замедляясь, шествовали краем зелёной поляны, повернув к падающему, расплывающемуся солнцу сутулые спины. Долго пробиравшиеся по лесам и редколесью конники с интересом разглядывали сочную зелень горбатой поляны.

Озимый хлеб перед снегами успел подтянуться, распушиться и окрепнуть в сырой земле, ещё хранившей тепло ушедшего лета. Головные безмолвной кавалькады по серпантину узкой тропки покидали открытый гладкий бугор. Посматривая на соратников, следовавших сзади, они вновь углублялись в лесок из изглоданных ветрами молодых деревьев, больше напоминавших использованные веники.

Хвост той бредущей колонны ещё только готовился к встрече с поляной, сквозь прозрачную панораму серостылого леса высматривая впереди зеленеющее пятно. Замыкающие стороной обгоняли передних, спеша побыстрее достичь изумрудного сияния. Некогда узкая лесная тропочка превратилась теперь в чёрную пашню. Хвост ратной процессии походил на толпу настороженных новичков, старавшихся на исходе длинного пути в чужие дали не отстать от основного войска.

На поляне каша из клейкого чернозёма, дернины и опавших листьев выдавливалась, месилась и подбрасывалась к склонённым мордам следом чапающих лошадей. Конские ноздри, учуявшие сладкий запашок свежей зелени, влекли тяжёлые копыта на хрупкий ковёр молодого хлеба. Чернота вытоптанной безжизненной жижи увеличивалась, разрасталась. Когда лесная птица вновь села на качавшуюся верхушку деревца перед поляной, озимые больше чем наполовину превратились в глубоко взрытый тракт.

— Сарос, нас где-то здесь должен встречать Роскилд. Где он?

— Лично быть не обещался он. Но встреча назначена здесь, перед морем. Я чувствую запах морского ветра. Только встречи, видимо, нам не дождаться... — Сарос выехал из общего строя конников и бросил тревожный взор на порушенные длительным переходом ряды своего войска. — Что там, Карла давно не видать? — крикнул он едущим впереди.

Конунгу ответили, что Карл не возвращался с утра, что его разведывательного разъезда давно не слышно и не видно...

Готы после битвы у Борисфена договорились с союзниками-халанами, что их беспрепятственно пропустят по степям до устья Танаиса, где готская усталая рать спокойно перезимует. Первая часть договора выполнена неукоснительно: в приморской степи не встречено ни одного воинственно настроенного племени. А вот встреча войска и проводка его к зимовьям заставляли себя ждать...

Сарос опустил глаза и свёл вместе брови, чтобы никто не видел его смятения, ото всех отворачивался. Чувствуя озабоченность вождя, Стемид пустил своего большого жеребца рядом с конём Сароса, скрыв неуверенность сильного человека от ждущей дальнейших распоряжений взглядов дружины. Он снял с седельного крюка свой щит и стал рассказывать Саросу про недавний бой в устье Борисфена, показывая глубокие насечки на конической бляхе. Конунг с благодарностью смотрел на грязные руки лохматого Стемида, вовсе не слушая его, а думая про своё, про общее. Стемид чему-то рассмеялся, в который раз заглянул в глаза конунга и хлопнул его коня по щетинистой щеке. Конь вождя задрал морду, потом мотнул ею аж до плеча своего угрюмого седока и выпустил струю пара между Саросом и его верным другом и советником. Конь Стемида тоже захрапел и, покачивая головой, чуть отдалил своего говорливого хозяина от конунга. Стемид, не прекращая рассказа, потянул за повод, загибая буйную лошадиную голову чуть ли не себе на колено, вновь заставил двух коней сблизиться, повесил щит за седло и показал уверенной рукой на что-то вдали. Сарос припустил своего рысака вскачь, громогласно прокричав распоряжение осмотреть близлежащую рощицу и становиться уже на ночлег.

Полки стали медленно съезжаться в правильный круг. Крайние конники по выработавшейся привычке озирались по сторонам, зорко высматривая возвышенные места с деревцами в середине будущей стоянки. Немногие из этого конного войска были заправскими всадниками. Большинство впервые в жизни село верхом в полях возле Тираса, Западного Гипаниса, Борисфена.

Несколько раньше в районе среднего течения Тираса, на восточных окраинах Карпат, к северным готам присоединилась многочисленная дружина сериванов — давних их сюзеренов. Тогда-то войско и обрело внушительность.

К голубому Тирасу, блестевшему в зарослях бука и фруктовых деревьев, вышли шумной толпой. Искали на прибрежных стволах условные зарубки. Армейские следопыты вскрикивали то там, то сям, потом быстро бежали к штабу и докладывали об уже проследовавшей флотилии.

Часть готских корабелов с умельцами из сериванов занялись постройкой небольших посудин, чтобы некоторое число готов спустилось к устью реки для помощи и охраны ранее прошедших кораблей. Основное же войско рассредоточилось по окрестностям и, следуя по реке и разведывая её притоки, нападало на селения, преследуя две цели: кормиться и добывать лошадей. Дело это приносило плохие результаты: местные жители заранее уходили, унося и уводя всё, что возможно. Посему рать занималась в основном шумной охотой.

Когда закончилось содействие густого, кудрявого леса, когда в редколесье открылись поселения упрямых и не таких уж малочисленных местных обитателей, северное воинство всерьёз задумалось о форсировании Тираса. К тому же река сильно раздалась вширь и обещала вскоре стать непреодолимой.