Эндрю Ливербарроу - Чернобыль 01:23:40

Падающие обломки реактора подожгли на своем пути все, что могло легко воспламениться. И ответственность за это лежит на Брюханове – так же как и за решение проводить испытания с выбегом турбины. По проекту, во время строительства станции полагалось, по очевидным причинам, герметизировать кровлю негорючими материалами. Но таких материалов на стройке в нужных количествах не оказалось, и потому Брюханов, чтобы выполнить план в срок, распорядился использовать битум, которого на складах хватало с избытком [164]. Битум – весьма огнеопасное вещество, и к тому времени уже десять лет как запрещенное в советском промышленном строительстве (возможно, именно поэтому он и валялся на складах без дела) [165]. В таком пекле битум расплавился и стал налипать на ботинки пожарных, затруднять их передвижения, отравлять их легкие ядовитым дымом. Взвалить всю вину на Брюханова несложно, но едва ли у него был богатый выбор. В силу масштабности и новизны проект постоянно страдал от дефицита материалов и техники: инфраструктуры для снабжения многочисленных строившихся в то время АЭС попросту не существовало. Откажись Брюханов от битума, строительство отстало бы от графика, его сняли бы с должности, а на его место поставили другого, который сделал бы то же самое. Но я все равно считаю, что использование на кровле легковоспламеняющегося материала было одной из главных ошибок Брюханова – ему следовало искать иные решения.

Трагедия пожарных, первыми прибывших бороться с огнем, состояла в том, что хотя это и был штатный расчет атомной станции, но они, видимо, не осознавали в полной мере опасность, которую таит в себе радиация. Что уж говорить о пожарных, приехавших из других мест. Информация на эту тему весьма противоречива, но есть письменные свидетельства самих пожарных, из которых видно, что о радиации они вообще не думали, пока не стали ощущать слабость и тошноту; они считали, что пожар – это пожар, и боролись с огнем как обычно. Некоторые к тому же списывали дурноту на дым и пекло. В западных странах пожарные на атомных станциях проходят специальное обучение и получают противорадиационное снаряжение. А на советских АЭС пожарным не выдавали никаких защитных костюмов, у них не было даже обычных респираторов, лишь дыхательные маски с фильтром [166] Там же. [*] .

Один из пожарных позднее скажет: «Толком про радиацию мы не знали. А кто работал – тот и понятия не имел. Машины пустили воду, Миша цистерну водой пополнял, вода идет наверх – и вот тогда эти пацаны, что погибли, пошли наверх: и Ващук Коля, и другие, и этот же Володя Правик… Они по лестнице, которая приставная, поцарапались туда наверх… И больше их не видел» [167] Щербак Ю . Чернобыль. [*] . Однако другой пожарный, Анатолий Захаров, беседуя в 2006 году с журналистом из газеты «Гардиан», говорит иное. «Разумеется, всё мы знали! – смеется он. – Работай мы по инструкциям, до реактора и близко бы не добрались. Но это был наш моральный долг, наша обязанность. Мы были вроде камикадзе» [168], [169]. Полковник Телятников руководил второй очередью пожарных, которая прибыла на место через двадцать пять минут после взрыва. «Сейчас уже не помню, кто рассказал мне о радиации, – вспоминал он. – Кто-то на станции. Они все были в белых спецкостюмах. Когда мы тушили огонь, было такое впечатление, что видишь радиацию. Многие вещества светились, даже сверкали, как бенгальские огни. Вспышки скакали с места на место, словно их перебрасывают. На крыше, где работали люди, был какой-то газ. Но не дым. Хотя дым там тоже был. Но этот газ – вроде как туман. С особым запахом» [170], [171]. Никого из тех, кого полковник Телятников отправил на крышу, не осталось в живых, и сам он, получив при тушении сотни рентген, в пятьдесят три года умер от рака в 2004 году.

Невозможно поверить, но, как выяснилось позднее, на станции ни разу не проводили полномасштабных пожарных учений. Даже сам протокол пожаротушения в Чернобыле практически ничем не отличался от принятого на обычных промышленных объектах, в нем не учитывалась возможность облучения – настолько сильна была вера высшего руководства, что ничего не произойдет [172] Медведев Г . Чернобыльская тетрадь. [*] . За время, прошедшее с момента взрыва до половины седьмого утра, когда пламя почти везде уже было потушено – кроме активной зоны реактора, – на борьбу с огнем прибыло 37 пожарных расчетов – 186 человек и 81 машина [173]. Некоторым отважным людям удалось даже пробраться в сам реакторный зал четвертого блока – они попытались лить воду прямо в реактор и получили смертельную дозу радиации меньше чем за минуту. Как и все остальные попытки охладить реактор, которые предпринимались в последующие дни, их старания лишь усугубляли ситуацию. В ядерном аду, куда они закачивали воду, царило такое пекло, что вода либо распадалась, образуя гремучую смесь водорода и кислорода, либо тут же испарялась, а оставшаяся вода затапливала подвальные помещения. Многим пожарным в процессе тушения становилось плохо, и их срочно везли в припятскую медсанчасть, которая оказалась не подготовлена к работе с лучевой болезнью. Тела пациентов были настолько заражены, что сами стали источником радиации, облучившим врачей и медсестер.

Поначалу на самой станции присутствовал лишь один квалифицированный медик – двадцативосьмилетний припятский врач «Скорой помощи» Валентин Белоконь, который примчался после звонка со станции, ничего не зная о ядерной аварии [174]. Он приехал через полчаса после взрыва и обнаружил, что в здравпункте АЭС практически ничего нет [175]. Теми немногими средствами, которыми располагал Белоконь, он делал все возможное и вскоре заметил у пациентов одинаковые симптомы: головную боль, опухшие гланды, сухость в горле, тошноту, рвоту. Он понял, что это значит, но самоотверженно продолжал работать, еще несколько часов помогая облученным работникам станции и пожарным, пока ему самому не стало плохо. «В шесть часов и я почувствовал першение в горле, головную боль, – рассказывал он потом. – Понимал ли опасность, боялся ли? Понимал. Боялся. Но когда люди видят, что рядом человек в белом халате, это их успокаивает. Я стоял, как и все, без респиратора, без средств защиты… А где его [респиратор] взять? Я было кинулся – нигде ничего нет. Я в медсанчасть звоню: “Есть у вас «лепестки»?” – “Нет у нас «лепестков»”. Ну и все. В маске марлевой работать? Она ничего не дает» [176]. Вскоре к нему присоединился второй врач. Доктор Орлов три часа провел в реакторной зоне, оказывая первую помощь пострадавшим пожарным, пока сам, по его словам, не ощутил «металлический привкус и головную боль до тошноты» [177] Пер. Г. Григорьева. , [178] Anatomy of an Accident: A Logistical Nightmare // The Washington Post (Washington D.C.), 26.10.86. [*] . Даже водители «Скорых», которые доставляли пострадавших в припятскую медсанчасть, получили облучение от своих пассажиров [179] Read P.P . Ablaze: The Story of Chernobyl. London: Secker & Warburg, 1993. [*] .