Эндрю Ливербарроу - Чернобыль 01:23:40

Я слышу, как со стороны стоящих слева зданий что-то орут по-украински. А голос где-то ближе кричит уже по-английски, чтобы я спускался. Оказывается, локомотив не так уж пуст! Карабкаясь вниз, я замечаю, как из-за автобуса выходят несколько сердитого вида мужчин – вероятно, машинисты. Вот блин! Я хватаю штатив и торопливо иду к веренице вагонов, стараясь держаться подальше от синего дизеля на случай, если машинисты захотят потолковать со мной по-мужски, и задним числом понимая, что это было хамство с моей стороны.

Мне не хочется уезжать. Теперь, когда вышло солнце и мне впервые за день стало тепло, делается грустно, что этот чудесный день подходит к концу. Это как дочитывать полюбившийся роман. Печально знать, что книга скоро закончится, и в глубине души тебе уже неохота читать дальше – так хочется растянуть удовольствие, – вот такое же чувство у меня сейчас. Я бы с удовольствием провел этот вечер, в одиночку шагая неведомо куда вдоль путей под звуки Зоны. Вернулся бы на станцию побеседовать с тамошними работниками о выводе АЭС из эксплуатации и о возведении Нового безопасного конфайнмента. Выслушал бы, что они думают об аварии, о ее последствиях, о том, как им живется в этой неприветливой, изолированной части мира, и, главное, каким они видят свое будущее. Провел бы ночь на крыше заброшенной припятской гостиницы, разглядывая город в холодном свете далекой луны. Но больше всего мне хотелось бы отважиться и забраться в четвертый блок, обойти руины его коридоров и хотя бы на миг увидеть реактор своими глазами. Но этому не бывать. В последний раз на сегодня Марек созывает нас к автобусу (скоро отходит электричка на Славутич), и я впервые задерживаюсь. Мне хочется хотя бы еще на несколько секунд продлить ощущение от этого удивительного места.

На вокзале путь к платформе заблокирован людьми, толпящимися у ряда радиационных сканеров. Их не обойти, и я, пожав плечами, проталкиваю свое снаряжение под барьером и шагаю в кабинку. Расположив руки и ноги на четырех датчиках, я чувствую холодок под кожей и надеюсь, что это стандартная процедура. Загоревшаяся зеленая лампочка, полагаю, означает, что я не особо радиоактивен. Члены нашей группы по одному проходят через сканеры, и мы направляемся на сине-зеленую платформу к электричке. Я не забываю остаться в тамбуре вместе с еще двумя людьми из группы, чтобы не занимать места усталых чернобыльских рабочих.

Кажется, что назад мы едем быстрее, чем сюда, и что электричка грохочет еще сильнее, словно все узлы этого дряхлого состава раскачиваются в коллективном стремлении как можно скорее убраться подальше от Чернобыля. Мы мчимся мимо рек, болот, заброшенных грунтовых дорог и лесов и все трое молчим, погруженные в свои мысли. Я снимаю некоторые фрагменты на видео телефоном, чтобы точно помнить, как выглядят подъезды к месту, где произошла самая трагическая в истории антропогенная катастрофа.

В Славутиче мы с Давидом, Кейти и Дэнни вновь собираемся вчетвером и отправляемся в местный магазин купить что-нибудь на ужин. Я подхожу к продавцу – приветливому тридцатилетнему парню, который немного знает английский, – и спрашиваю, как по-русски и по-украински сказать «будьте добры» и «спасибо», чтобы поблагодарить кассиров. Он с улыбкой консультирует нас. Все вокруг выглядит незнакомо – я не могу ни прочесть надписи на упаковках, ни, зачастую, понять, что в них лежит. В итоге, стесняясь своего невежества и к тому же слишком устав, чтобы готовить, я покупаю две единственные вещи, в которых абсолютно уверен и которые не требуют готовки, – мороженое и бисквитный кекс.

Директору АЭС Виктору Брюханову немедленно сообщили об аварии, и тот в полтретьего ночи прибыл на станцию [157] Medvedev Zh.A . The Legacy of Chernobyl. Oxford: Basil Blackwell, 1990. [*] . Он распорядился открыть аварийные бункеры, включая главный административный, а после направился прямо в кабинет. По пути он увидел, что реакторное здание повреждено, и заподозрил худшее. После неудачных попыток связаться по телефону с руководящим персоналом АЭС он созвал совещание в главном бункере [158] Карпан Н . Чернобыль. Месть мирного атома. Часть 5. Чернобыльский суд. [*] . Там ему сообщили о серьезном инциденте: в одной из аварийных водяных цистерн взорвался накопившийся водород, но реактор цел [159] Согласно позднейшим утверждениям Брюханова, ему с самого начала стало ясно, что реактор разрушен, однако это противоречит как другим свидетельствам, так и его собственному докладу в Москву. См: Медведев Г . Чернобыльская тетрадь. [*] . Операторы налаживают насос для подачи воды в реактор, а пожарные борются с пламенем на кровле и в машинном зале. На вопрос об уровне радиации на станции и в окрестностях дозиметристы доложили, что в их распоряжении только один функционирующий радиометр, и он показывает 1000 мкР/с, то есть 3,6 Р/ч. Это высокий уровень радиации в сравнении с нормальными условиями, но непосредственной угрозы жизни нет. Брюханов и Дятлов сочли результаты замеров корректными, хотя им было известно, что 1000 мкР/с – это просто максимум, на который рассчитан прибор [160] Медведев Г . Чернобыльская тетрадь. [*] . На самом же деле радиация в отдельных помещениях станции достигала жутких величин – до 8 000 000 мкР/с, или 30 000 Р/ч.

Брюханов расслабился: 1000 мкР/с – не очень критично. Вскоре к Брюханову за его солидным столом в командном бункере присоединилось местное коммунистическое руководство – его начальство по партийной линии. Они рассматривали возможность эвакуации, но опасались паники и вероятных последствий, если окажется, что такой необходимости не было [161] Read P.P . Ablaze: The Story of Chernobyl. London: Secker & Warburg, 1993. [*] . Они совместно решили делать вид, что события развиваются по самому оптимистичному сценарию. Брюханов доложил московскому руководству, что реактор цел и что, мол, инцидент, к счастью, не так ужасен, как показалось вначале. Ему поручили составить график возвращения четвертого энергоблока в эксплуатацию, а он в ответ заверил, что все проблемы будут решены. Вскоре после этого операторам удалось найти радиометр на 200 Р/ч, но и он зашкаливал. Брюханов сказал, что прибор сломан, и отказался верить его показаниям. Донесения других специалистов, которых после этого отправили за данными, Брюханов с Дятловым тоже проигнорировали, назвав их идиотами, а приборы – никудышным хламом. Через пару часов от полученной дозы облучения Дятлову стало плохо. Он уже и сам видел, что на станции по земле разбросаны куски графита, но все равно никак не мог смириться с тем, что произошло.

Чернобыльские пожарные сыграли ключевую роль в том, чтобы не дать аварии, которая и без того уже приобрела характер катастрофы, перерасти в невообразимо более масштабное бедствие. Двадцатитрехлетний лейтенант Владимир Правик и его расчет прибыли на место уже через несколько минут, и он сразу же понял: у них не хватит ни оборудования, ни людей, чтобы справиться со столь обширным и разрушительным пламенем. Он запросил подмогу из Припяти и Киевской области и отдал приказ своим ребятам разбиться на группы и сосредоточиться на кровлях третьего энергоблока и машинного зала [162] Medvedev Zh.A . The Legacy of Chernobyl. Oxford: Basil Blackwell, 1990. [*] . Третий и четвертый блоки располагались в одном здании, у всех четырех реакторов – общий машинный зал, и, если огонь доберется до этих помещений, наступит полная катастрофа [163].