Френсис Мэсон - Золотой адмирал

Надо же быть таким круглым идиотом, чтоб не писать домой почаще! Нахмурившись, он поспешал за двумя бродягами в обносках, торчащих из-под козьих кафтанов, бредущих уныло повесив безобразно косматые головы. При полном свете дня они выглядели еще более покинутыми и одинокими, чем сквозь недавнюю дымку тумана.

Когда дорога наконец стала посуше, Питер остановил вьючную лошадь.

— Теперь, мужики, бояться вам нечего и дорогу свою вы найдете, так что ступайте своим путем — и да сопутствует вам более удачливая судьба.

— Вы были так добры к нам, несчастным оборванцам, — ухмыльнулся вдруг тот, что был покрупнее. — Вот вам моя рука, буду всегда рад услужить вам. — И он протянул грязную пятерню с узловатыми пальцами.

Уайэтт, улыбаясь, пожал ее и вдруг обнаружил, что кисть его стиснута, словно капканом. Питер, однако, отскочил в сторону и резко пригнулся под дубиной второго разбойника, внезапно описавшей круг над его головой. С хриплым торжествующим мычанием первый сильно рванул Уайэтта к себе, но левой рукой моряк успел схватиться за кинжал, что висел у него на поясе.

Одна лишь лошадь, опустившая словно молью изъеденную голову, оставалась безучастной свидетельницей происшедшей затем молчаливой, но отчаянной схватки. Напавший на Уайэтта, похоже, еще не был знаком с новыми приемами борьбы, завезенными недавно из Италии, когда фехтование шпагой дополнялось применением кинжала. Захватив и обезвредив правую руку Уайэтта, предназначенную для шпаги, разбойник уже мнил себя победителем и только тогда распознал свою гибельную ошибку, когда кинжал моряка пронзил ему предплечье правой руки.

Питер тем временем схватился с другим злодеем, меньшего роста, и, в основном благодаря своей силе вырвав у него дубинку, с глухим стуком опустил ее на засаленную шапчонку из грубой коричневой шерсти. Издав хриплый звук, похожий на кашель, тот рухнул без движения на утоптанную грязь дороги. Все происшедшее не заняло и полминуты.

Таверна, что стояла на распутье в глубине Рамсейского леса, не могла претендовать на какую-то исключительность. Кажущиеся карликами по сравнению с разросшимися вокруг гигантами дубами четыре фронтона «Пестрого быка»с подернутой зеленью мха соломенной крышей говорили о том, что это скорее бедный постоялый двор, нежели гостиница. Однако из старой кирпичной трубы ободряюще густыми клубами поднимался грязновато-сиреневый дым. Вокруг в хаотичном беспорядке были разбросаны наружные постройки, такие, как амбары, овчарни и уборные. Один из сараев стоял, сильно накренившись вперед к широченной луже, разлившейся прямо перед главным входом в гостиницу. В ней, утопая по бабки в воде, застыла троица тощих белых с красными пятнами коров, с любопытством взирающих на пришельцев, а также несколько перепачканных грязью свиней и дюжина серых и белых гусей.

От изучения с более близкого расстояния гостиница нисколько не выигрывала. На ее штукатурке и деревянных стенах налип не один слой грязи, разбрызгиваемой копытами копошащихся в жиже животных, а в маленьких окнах уцелевших стекол в свинцовой оправе уже оставалось меньше, чем было отсутствующих.

— Нечего сказать, привлекательное местечко, — кисло сморщился Уайэтт. — И к тому же поблизости, похоже, нет ни одной деревни.

Он отвесил своему связанному унылому пленнику хороший удар ногой по «корме».

— Постыдись, Питер! Даст Бог, мы найдем констебля и подарим ему эту ходячую падаль.

Из таверны во двор, все еще сжимая в руках кружки с пивом, высыпали, чтобы получше разглядеть новоприбывших, несколько человек: завсегдатаев, странствующих торговцев, гуртовщиков и тому подобного люда. Солнечный свет, слишком яркий для этого раннего июньского вечера, придавал теплоту этой сцене.

Уайэтт, петляя средь ям с жидкой грязью, пробрался к железной двери.

— Мы привели с собой парочку заслуживающих виселицы негодяев. Нет ли тут поблизости констебля?

Вперед, шаркая ногами и опираясь на вырезанную из боярышника палку, вышел сутулый старик в запачканном пищей холщовом рабочем халате, бегло взглянул на двух загорелых юношей и костяшками пальцев поправил на лбу свой чуб.

— К вашим услугам, юные господа. Итак, вы поймали этих разбойников — и уж конечно в болотах? — Он озорно хихикнул. — Боже! Ну и здоровенных же мерзавцев вы привели мне сюда. Долго и весело будут плясать они на виселице.

— Но как насчет главного магистрата графства или констебля?

— Увы, по эту сторону от Уорбойса вы не найдете ни одного констебля.

— Типун тебе на язык, старый хрыч! — прорычал один из пленников по имени Дик, зло сощурив красноватые глаза. — Вот увидишь, лопнут твои старые гнилые ребра, когда ты будешь смотреть, как пара бедных олухов болтается на перекладине только потому, что их фермы огородили и им нигде не нашлось честной работы.

С ожесточением смотрели двое бродяг на все возрастающее число неопрятных детей, гостиничных слуг и проезжих.

Питер отвесил высокому хорошего тумака, и тот едва устоял на ногах.

— Прибереги свои слюни. Лучше расскажи народу, как вы со своим гнусным дружком пытались обмануть и укокошить пару честных моряков, только что вернувшихся из-за морей на родину.

— Моряки? — Интерес толпы моментально возрос. — Вы были на островах испанского короля в Южном море? Верно, что богатств там столько, что стоит только нагнуться и подбирать?

— Вы видели морских коньков-людоедов… или… или циклопов?

Уайэтт чуть устало начал соскабливать иссиня-черную грязь со своих башмаков и позволил лошадке обглодать травянистую кочку.

— Все в свое время. Мастер Хоптон за несколько кружек эля расскажет вам о своих поистине чудесных приключениях в Америке. — Он ухмыльнулся. — Я ручаюсь, что они утолят ваше любопытство.

— Верно. — Питер добродушно потащил за собой своих пленников. — И если вы хорошо меня накормите, я расскажу вам о жемчуге Виргинии, крупном, как яйца малиновки.

Держа загрубелые красные руки сцепленными на своем нечистом кожаном фартуке, вышел трактирщик, сухопарый желтолицый человек. Он опытным проницательным глазом оглядел этих крепких молодых парней и совершенно точно отнес их не к низкому или благородному люду, а к представителям того нового класса моряков-торговцев, который за последние годы становился все более зажиточным и влиятельным.

— Добро пожаловать, юные господа, — заверещал он. — Рады угостить вас всем самым лучшим, что имеется в «Пестром быке». Надеюсь, вы почтите меня своим посещением?

Уайэтт сделал вид, что еще раздумывает.

— Ладно, мы останемся у вас, если, конечно, вы подыщете местечко, куда можно надежно упрятать этих голубчиков до прибытия констебля.