Кузнецов Иван - Глубокий поиск. Книга 1. Посвящение

Ночью на остановке мы, накинув пальто, вышли оглядеться. Отходить от вагона товарищ Бродов нам с самого начала строго-настрого запретил. Поблизости оказался санитарный эшелон. Из него выходили покурить, проветриться, набрать воды — и медики, и кое-кто из раненых. Сима и Катя подошли пообщаться с коллегами. А Лида с Женей переглянулись, вернулись в нашу теплушку и взялись за дело: решили полечить с близкого расстояния тех, кого удастся «нащупать».

Очень трудно работать, когда не знаешь ни имени, ни облика, не имеешь какой-нибудь вещи в качестве ключа. Но с близкого расстояния всё равно получается установить энергетический контакт. Как знать, что что-то получается? Ну, это всегда чувствуешь: пошло, будет толк! Я же лечить совсем не могла: на меня ступор какой-то находил. Ещё в Москве это обнаружилось. Поэтому я взялась за то, что умела хорошо.

Из санитарного поезда сгружали умерших, и я стала разговаривать с ними. Надо в такой момент успокоить человека, объяснить, что будет дальше, помочь расстаться со случайными земными привязками вроде сиюминутной злости на кого-то — хоть бы даже на врага — или обиды. Тогда душа сможет в свой срок оторваться от земли и уйти, куда ей положено.

Мы часа не простояли, и наш поезд тронулся. Лида и Женя ещё некоторое время могли чувствовать раненых, ни разу не виденных в глаза, и старались завершить начатые лечебные сеансы. Казалось, это удалось. Но, едва связь прервалась, девчонки расплакались от того, что мало кому успели помочь.

Следующий день принёс сводку: вражеское наступление остановилось!

Военные сразу сказали:

— Это ненадолго, это из-за проливных дождей и распутицы.

— Это возможность перегруппировки сил, — напомнил товарищ Бродов.

— Всё решилось. Они не войдут в Москву, — шепнула Женя между нами, девочками, однако её услышали и потребовали разъяснений.

Из военных, помимо Николая Ивановича, только Саша Ковязин был наш старый знакомый: он обслуживал аппаратуру Лаборатории ещё в Москве, а трое — новички. Им так странно и дико казалось, что вот есть девушка, которая буднично, между делом занимается провидением будущего, и другие не считают это глупой шуткой, игрой.

— Они подойдут ещё ближе, — добавила Женя, — но им это ничего не даст. Всё решилось, — повторила она с абсолютной убеждённостью.

Другие — вряд ли, а мы с Лидой ей сразу поверили безоговорочно.

Никуда не делась из сердца Москва, к которой вплотную подступила беда. И всё же… Сегодня мы и смеялись свободнее, и пели погромче, и вели душевные, лёгкие разговоры. Как будто победа была уже не за горами. Нам удалось заразить настроением уверенности остальных. Поймав волну, мы, операторы, дальше поддерживали её по молчаливой договорённости совершенно сознательно.

Лида, Женька и я научились отлично понимать друг друга с полуслова, полувзгляда, да и вовсе без посредства внешних способов общения. А Игорь тоже отлично читал мысли и, когда хотел, включался в наши молчаливые совещания.

То хорошее настроение, которое удалось создать в нашем маленьком коллективе, мы многократно усилили, благодаря совместной слаженной работе, и стали передавать в широкое пространство. Ловите, люди, кто только может, нашу волну! Лечитесь ею, усиливайте её, передавайте дальше. Пусть кому-то она станет повязкой на рану, глотком свежего воздуха, краткой передышкой желанного отдыха. Уже немало! Кто только в силах, передайте дальше нашу волну! Гасите, глушите, перебивайте навязчивый, навязанный нам всем звон беды! Кто из посвящённых не знает азбучной истины: поменяй энергетику пространства — и события в нём начнут менять свой ход.

Уверена, что и наши военные почувствовали работу и бессознательно включились в неё. С товарищем Бродовым и Игорем мы позже без обиняков обсудили «открытый» нами метод. Игорь горячо поддержал начинание. Николай Иванович сказал, что это — отступление от наших прямых задач. И тем не менее дал добро на дальнейшие опыты:

— Действуйте! Сейчас любой вклад — не лишний. А вам — тренировка.

С того раза мы, операторы, вчетвером стали каждый день вместе входить в транс и чистить пространство, запуская в него волны уверенности и бодрости, гася и останавливая волны горя и беды. Иной раз мы для этого и не прерывали своих обычных занятий. Даже удобнее было работать, собирая на стол, перебрасываясь шуточками, подкидывая чурочки в печь, напевая любимые песни.

Одно затруднение: к нам тут же начинали подтягиваться ребята «на огонёк» — вот их присутствие отвлекало. Начинался транс всегда спонтанно, эффективность сильно снизилась бы, установи мы заранее определённые часы для практики и строго их придерживайся. Тут неожиданно пришла помощь от Николая Ивановича: он безошибочно угадывал, что мы занялись делом, и военных к нам в это время не пускал. А может, Игорь ему подсказывал?

Сима с Катей старались участвовать по мере возможности: им товарищ Бродов настоятельно советовал практиковаться вместе с нами во всём, набираться опыта — в надежде, что и у них со временем разовьются способности.

Эту регулярную работу мы стали называть между собой «помощь фронту». В названии таком для нас было больше самоиронии, нежели торжественности.

Едва начав намеренно работать с Великими энергиями, я ощутила, что будто, кроме девчонок и Игоря, в пространстве к нам присоединяются другие, совершенно незнакомые люди. Много людей. Всё больше! Возможно, не все делали это сознательно. Возможно, чей-то разум и не догадывался, чем занята душа. Так бывает! Факт тот, что чем дальше, тем более крепло ощущение, будто не мы создаём волну и не мы изобрели метод, будто наша маленькая группа лишь присоединяется время от времени к большой и серьёзной работе, начатой, возможно, и не людьми, а теми, кто выше людей, кто заботится о людях и хранит. Явно не требовалось выяснять, кто и что. Мы делали что могли и что зависело от нас. Я стала чувствовать себя хоть капельку менее бесполезной в той большой войне.

Всё-таки правильно прикрыли педологию. Самая настоящая лженаука! Утверждает, что дети принципиально отличаются от взрослых. Детство у этих педологов — какое-то особое состояние. Точнее, много особых состояний, в зависимости от возраста. Лет до двадцати, что ли, всё детство. И главное, нипочём нельзя требовать от детей решения взрослых задач: им это может навредить. Дети должны заниматься своими делами: учиться, играть, сочинять, дружить. Для каждого возраста — своя отдельная задача. Дети якобы всё воспринимают и понимают иначе, чем взрослые.

Вот они. Тасе тринадцать, Игорю только-только стало четырнадцать. Женя попала в Лабораторию полтора года назад тринадцатилетней…

Ума у них — побольше, чем у многих и многих седых и бородатых. Смелости — не занимать. Способны заботиться и думать не только о себе. Эти ребята чувствуют свою ответственность за дело, да что там — за всю страну! Они ясно сознают свои возможности и осознанно развивают. Что в их рассуждениях, в их поведении такого уж специфически детского? Чистота помыслов, честность, порядочность? Пылкое стремление принести пользу людям? Желание прикоснуться к тайнам мира и открыть их? Они ещё не так много знают, как старшие, но это — с кем сравнивать. Жизненный опыт… Да жизненного опыта за плечами у каждого предостаточно: беды, и горя, и тяжёлого труда, и трудных решений. Что же, они стали хуже от того, что рано перестали играть и занялись делом, глупее, бездарнее — от того, что решают не учебные задачи, а самые что ни на есть жизненные?! А может, эти очень молодые люди несчастны, унылы, апатичны?