Кузнецов Иван - Глубокий поиск. Книга 1. Посвящение

Остальное целиком и полностью зависело от инициативы каждого.

Мне нравилось вслушиваться в настроения и чувства людей, угадывать мысли. Так во время застолья притихнешь, прислушаешься к кому-то конкретно и сама с собой играешь: сейчас протянет руку за солью, сейчас спросит, заговорит о том-то, на эту шутку обидится, сейчас погружён в себя, расстроен, просидит весь вечер молча и рано уйдёт. Ещё угадывала, кто войдёт в комнату или прошагает мимо — курить в тамбуре.

Лидок считала, что я таким образом не прислушиваюсь, а вмешиваюсь и диктую свою волю. Потому что она сама упражнялась в подобном — безобидно, по возможности. Без всякого гипноза и формул внушения она мысленно приказывала: «Передай Жене хлеб!», «Посмотри в потолок» — и часто получала результат. Я, в свою очередь, с ней спорила:

— Есть результат, когда ты угадала намерения, а если будешь продавливать своё, что человека не устраивает, то он будет только ёрзать на стуле и чесаться, но нипочём не выполнит!

Так мы играли, а ребята, хоть и новенькие — но не дураков же собрал товарищ Бродов в Лаборатории! — догадались об этом и всячески сопротивлялись. Они не знали конкретно, чему надо противодействовать, но старались заметить, угадать нашу работу. Если один из мужчин думал, что поймал «нападающую», то так и объявлял:

— Лида, что ты мне приказываешь? Левое ухо зачесалось. А я вот назло почешу правое!

— Таська — в тихом омуте! — что ты от меня хочешь?

Они редко на самом деле угадывали, но мы не всегда их разубеждали. Веселились в такие моменты от души и они, и мы.

Мы и приготовим, и всех накормим, и посуду перемоем, и позанимаемся как следует — и всё равно время оставалось. Вначале предложили ещё стирать на всех наших мужчин. Те радостно оживились, но товарищ Бродов категорически запретил военным «тащить к девчонкам свои портки». Так грубо и выразился, если не хуже: мы-то этот разговор слышали только в пересказе ошарашенных ребят. И добавил:

— Давайте, товарищи, уважать наших женщин и самих себя. Неужели не стыдно отдавать им грязное бельё?! Вы же командиры!

И своё он стирал сам, причём часто. Чуть не каждый день менял подворотничок гимнастёрки: видно, из принципа не хотел отказываться от городских привычек.

Книг не взяли: они тяжёлые, объёмные, а проглотишь, если интересная, влёт. Я попросила у Игоря старинные — по астрологии и рунам — и начала их осваивать, но еле-еле: не могла поверить в то, что сложные, многоступенчатые расчёты и, наоборот, случайные сочетания всяких значков имеют отношение к живому человеку и его реальной судьбе…

Когда впоследствии мне привелось держать в руках гадательные руны и вживую внимать наставлениям по методике гадания, это уже не производило такого гнетущего впечатления. Должно быть, тяжёлые фолианты спрессовали в себе многовековой груз самых мрачных пророчеств…

Игорь молодец: разгрызал мрачную премудрость, как орехи, и не позволял ей подавить себя!

Кто-то — уж не товарищ ли Бродов с его дотошным отношением к мелочам? — догадался захватить лото! Играли всем коллективом едва ли не каждый вечер. Такая у нас сложилась традиция. И в карты, само собой. На копеечки, но с каким азартом резались! Ребята ломили интеллектом, мы — интуицией и удачей. Подика в «боевой» обстановке угадай, какая тебе выпадет следующая цифра или карта! Николай Иванович не скрывал удовлетворения: и тут у нас тренировка — непринуждённая, весёлая. Мечта любого руководителя любой школы!

Военные готовы были сидеть за картами хоть всю ночь. Доходило у них и до споров, и до нешуточных разборок, взаимных обвинений в жульничестве. Но в десять вечера неизменно посиделки прекращались: товарищ Бродов напоминал о дисциплине и разгонял всех по комнатам спать.

Между прочим, товарищ Бродов завёл ещё интересное правило. У нас же в вагоне и дом, и рабочее место. Невозможно военным во время отдыха оставаться застёгнутыми на все пуговицы и в ремнях. Девушкам перед сном хочется переодеться в халатик, распустить волосы. С другой стороны, не работать же в расхристанном виде! Потому товарищ Бродов постановил: с такого-то по такой-то час у всех — рабочее время. На работе — соответствующая форма одежды. Остальное время — «домашнее», каждый может расслабиться сообразно собственному представлению о приличиях. Само собой разумеется, что, независимо ни от каких послаблений, к столу командиры садились одетыми строго по форме, застёгнутыми на все пуговицы…

Много лет спустя я узнала, что строгие традиции командирского стола нарушаются только на подводных лодках во время похода. В субмарине так жарко, что люди и вахты несут зачастую полураздетыми; тут не до обеденного этикета. Впрочем, это уже совсем другая история…

С нашим рабочим временем понятно: мы тренируем свои нейроэнергетические навыки. Но чем были по шесть часов в день заняты мужчины — точно не скажу. У радиста и шифровальщика конкретная работа появлялась время от времени: товарищ Бродов переписывался с Куйбышевом, с Москвой. Саша Ковязин потихоньку перебирал вверенную ему технику: проверял, ремонтировал каждый прибор, который была возможность вынуть из ящика; знакомился с новой для себя аппаратурой: радиопередатчиками, антеннами, генераторами. Сам руководитель сидел, не поднимая головы, над какими-то бумагами, картами, документами: изучал, писал. К этому делу привлекал и Геннадия — секретчика. В общем, мне кажется, он просто находил всем занятие, чтобы не бездельничали. Кроме самого себя, потому что он по правде был занят!

Чем дальше к югу, тем сильнее солнце нагревало нашу теплушку днём. Ночью мог и мороз ударить, но днём каждый страдал от жары и духоты. Тогда Николай Иванович сделал невероятное послабление: разрешил военным в рабочие часы закатывать рукава гимнастёрки. Надо заметить, собственным разрешением он и сам пользовался вовсю!

Обстановка у нас от этой крошечной перемены стала ещё более домашней.

— Девчонки, а ну-ка, подлечите!

Женя с Лидой сразу подскочили к Николаю Ивановичу. Наши медсёстры-лаборантки и бровью не повели: если надо лекарство — пожалуйста, но у нас лекарства не в почёте.

— Николай Иванович, что лечим?

Я уже не первый раз наблюдаю такую сцену, а всё не понимаю, зачем они спрашивают. И так же видно. На эти вещи даже не надо специально настраивать мысленное зрение: хочешь не хочешь, а видишь; они на поверхности, если, конечно, человек не закрывается специально. Женя с Лидой тем более видят всякие неполадки в организме: я же в Москве слышала, как ночью они обсуждали это шёпотом.

Руководитель убедил себя и даже Лиду с Женей, что их помощь ему вполне достаточна. Но обращается он к ним от случая к случаю, только когда надо избавиться от неприятных симптомов, вроде головной или сердечной боли. Я не умею объяснить того, что чувствую, но и не могу отделаться от ощущения, что если товарищ Бродов не будет серьёзно лечиться, то может очень скоро умереть от удара — так мне кажется.