Кузнецов Иван - Глубокий поиск. Книга 1. Посвящение

Лидин папа имел бронь от завода, который эвакуировали в глубокий тыл. Папа хотел уйти добровольцем на фронт, но ему запретили. Он — токарь высшего разряда на оборонном заводе, делает сложные детали по спецзаказам инженеров. У Кати братьев нет, есть отчим, которого она недолюбливает. Да и тот не торопится на войну, и его пока не призывают. У Симы папа уже совсем пожилой, но воюют двоюродные братья. Сима, конечно, переживала за них, но к Женьке с вопросами не подкатывала. Сима с Катей обе суеверно полагали, что плохим пророчеством можно притянуть плохое будущее, а так оно, глядишь, и стороной пройдёт.

Я спросила Женю, как та считает, можно ли пророчеством притянуть будущее. Ответ у подружки был готов: она интересовалась этим вопросом, обсуждала, думала. Она считала: точное, умелое пророчество лишнего не притянет. Может помочь отвратить беду. Но от другого беды не отведёшь. Нужно, чтобы человек сам выслушал неприятное предсказание и нашёл способ изменить судьбу.

Между тем военные сводки оставались предельно тревожными: немец снова наступал и брал подмосковные города. Правда, уже не так легко, как в середине октября. С натугой. Мы же помнили Женькино пророчество и старались ориентировать своё настроение только на него.

Новенькие и те признали в Женьке провидицу: она ведь и сама не прочь была подать себя соответствующим образом. После памятного пророчества от девятнадцатого октября её всё время спрашивали о ходе боевых действий. Она изо всех сил старалась объяснить, но как, если ты — не военный человек и сама не понимаешь, что видишь?! Лида придумала за ней записывать. Спустя два-три дня мы вместе с военными, наслушавшись сводок, — старались не пропустить ни одной! — перечитывали записи. Тогда из тарабарщины, которую Женька нагородила, проступали реалии прошедших дней. Она тогда, ещё в начале пути, и ранний мороз предсказала, и самое близкое расстояние до города, на котором фашистов остановят, и стала называть направления контрударов.

Случилось неизбежное: Николай Иванович услышал, о чём мы толкуем, и потребовал подробных разъяснений, после чего строго запретил продолжать эксперимент. Нам, операторам, он сразу ничего больше не сказал, а военным досталось.

Начальник сначала устроил «совещание», на котором говорил практически один.

Мы не слышали слов: так были расставлены ящики с имуществом, что внутренняя звукоизоляция получилась в нашей теплушке отменная. Это с улицы долетал каждый шорох, но из соседнего помещения — ничего. Слышали только голос Николая Ивановича, неожиданно резкий, и что фразы он рубит жёсткие, короткие. Скоро донеслась команда: «Разойтись!»

Но то была лишь первая и самая безобидная часть истории. Дальше началось наиболее неприятное для наших военных: товарищ Бродов вызывал их по одному и каждого песочил — тихо, но увесисто и долго.

Женька, хоть и напуганная, заявила:

— Пойду к Николаю Ивановичу. Пусть мне сразу достанется: это же я всех втянула в историю!

— Да. Ты втянула в историю целый отряд взрослых, сознательных командиров, — спокойно заметила Серафима. — Пойди сообщи об этом товарищу Бродову. Может, он развеселится.

Женя поджала губы и примолкла.

— А я придумала записывать. Мы все участвовали, — заявила Лида.

Полдня длилось «избиение» военных. Мы извелись, потому что ждали своей очереди «на ковёр».

Вот вроде бы затихли голоса в соседнем помещении, а нас всё не вызывают. Потом мы услышали твёрдые шаги и коллективно вздрогнули.

Войдя, Николай Иванович обвёл нас строгим, ледяным взглядом:

— Поняли свою ошибку? Возражения, вопросы есть?

Оставалось только последовательно: сначала — кивнуть и потом — отрицательно помотать головой.

— Впредь любые ваши эксперименты согласовывать со мной. Докладывать на стадии замысла.

Он резко развернулся и вышел.

То, что специально к Жене товарищ Бродов не обращался, все присутствующие сочли хорошим знаком, то есть не числит Николай Иванович за ней какой-то особой вины. Но Женя очень расстроилась, вбив себе в голову, что впала в особую немилость. Мы дружно уговаривали, что ей, в сущности, есть чем гордиться: её прогнозы так точны, что угрожают невольно вскрыть военную тайну! Однако Женю ничто не могло утешить.

Поразмыслив, я пришла к выводу, что в данном случае товарищ Бродов прав. Дар каждой из нас — это сила и оружие. Нужно пользоваться им осмотрительно, с учётом возможных последствий. А мы повели себя беспечно и безответственно. Причём все — в равной степени, Женя — не больше и не меньше других.

Похожие соображения пришли в голову и Лиде. Та сразу высказала их Женьке вслух, найдя мягкую, совсем не обидную форму. Катя её поддержала. Женька — как порох — могла всё же обидеться. Чудо: не обиделась! Но и не согласилась категорически:

— Что ж, что военная тайна? Все свои! Кому ещё доверять, как не своим?! Кто бы продал? Ну, скажите, кто?!

В общем, она и осталась такой «несогласной», при своём мнении. Но взяла себя в руки, дуться не стала, приложила усилия, чтобы вернуть себе доброе, спокойное расположение духа и не пропустить очередной сеанс «помощи фронту».

И всё же история на том не закончилась. Прошёл день или два — и разразилась гроза пострашнее. При первых её ударах я не присутствовала, так как дело происходило в «курилке».

Для операторов действовал полный запрет на курение и алкоголь. Военные же курили все, кроме товарища Бродова. Он этого не обсуждал, но мы-то видели: у него лёгкие не в порядке. Ничего опасного — что-то давным-давно зарубцевавшееся. Однако давало о себе знать: воздуха ему вечно не хватало. Потому он не разрешал военным курить на «мужской половине» — гнал в тамбур.

Девчонки часто ходили в тамбур «постоять» вместе с военными. Пококетничать, поглядеть через дверной проём на неведомые дали. Сима с Катей — иной раз стрельнуть папироску-другую: на них «операторский» запрет не распространялся.

На сей раз — в обеденный перерыв — в тамбуре собрались все курящие мужчины, а девчонки, кроме Жени, задержались: убирали со стола. У нас была полная свобода: хочешь — готовь, мой посуду, не хочешь — занимайся своими делами. Сознательности хватало, и слишком часто никто не сачковал. Женя ушла в «курилку» пообщаться с ребятами, получившими накануне выволочку, как она считала, «по её вине» и вообще «незаслуженно». Что ж, пусть убедится, что все живы-здоровы и никто не разжалован.

Что произошло дальше, мы узнали со слов очевидцев. Женька, как выяснилось, тайком покуривала. Но на сей раз она долго упрашивала ребят дать ей папиросу: у тех ещё были свежи крайне неприятные воспоминания, и они побаивались гнева начальника. Однако Женя — упорная. Саша Ковязин — наш ведущий спец по приборному обеспечению, парень мягкий и добродушный — сдался.