Бернард Корнуэлл - Несущий огонь

– Смола, – подвел я черту. – Только на одной стороне. А потом нашьете это на парус «Ханны».

«Ханна» была одним из трех купленных Бергом кораблей. До этого он назывался «Святой Кутберт», но Берг, ненавидевший христианские имена, нарек его «Ханной».

– «Ханна»? – спросил я у него.

– Да, господин. – Он зарумянился.

– Это в честь дочери Оллы?

– Да, господин.

– Девчонки, желавшей продать своего брата в рабство?

– Именно.

Я воззрился на него, вогнав в краску:

– А тебе известно, что переименовывать корабль – к несчастью?

– Известно. Но если девственница помочится в трюм, то все будет в порядке, да? Мой отец всегда советовал: найди девственницу и попроси… – Он не договорил и просто махнул рукой в сторону переименованной «Ханны». – Тогда ведь все будет хорошо, правда? Боги не станут сердиться.

– Ты нашел девственницу в Эофервике? – изумленно спросил я.

Парень снова покраснел:

– Нашел, господин. Да.

– Ханну?

Увалень смотрел на меня преданным, щенячьим взором, страшась моего неодобрения.

– Она такая милая! – выпалил Берг. – И может быть, когда все кончится…

Норманн слишком нервничал, чтобы договорить.

– Когда все закончится и мы победим, – сказал я, – ты можешь вернуться в Эофервик.

– А если не победим? – с тревогой спросил он.

– А если не победим, то мы все погибнем.

– Ух! – Берг расплылся в улыбке. – Значит, мы обязаны победить, так ведь, господин?

Чтобы победить, мне требовались хвост лошади Берга, кусок голубой материи, немного смолы и милость богов.

– Этого должно хватить, – сказал я Эдит той ночью.

Мне не спалось, и я спустился в гавань. Смотрел, как отражение лунного серпа дрожит в устье реки за якорной стоянкой. Тем временем три моих боевых корабля поеживались под ночным ветром. «Ханна», «Эдит» и «Стиорра». Берг назвал корабли женскими именами, выбрав два имени для меня и одно для себя. Наверное, если выбор был бы за мной, я предпочел бы «Гизела», в память о матери моих детей, и «Этельфлэд», в честь той, кому я дал присягу и никогда не нарушал ее, но выбор Берга тоже был хорош. Я улыбнулся, вспомнив, как мялся Берг и как мысль о двенадцати- или тринадцатилетней девчонке превращала этого воина в студень. Сколько ему, подумалось мне: восемнадцать? Девятнадцать? Парень стоял в «стене щитов», сходился с меченосцами и копейщиками, убивал и познал упоение битвой, но от смазливого личика и каштановых кудрей у него поджилки тряслись, как у пятнадцатилетнего юнца, впервые идущего в бой.

– О чем думаешь? – Ко мне подошла Эдит и, просунув свою руку под мою, положила мне голову на плечо.

– О силе женщин, – признался я.

Жена сжала мою руку, но промолчала.

Я искал предзнаменования, но ничего не находил. Птицы не летали, даже собаки в городе не лаяли. Причина моей бессонницы – ожидание битвы, страх, что мои расчеты не верны.

– Уже за полночь? – спросил я у Эдит.

– Не знаю. Едва ли, но все возможно.

– Мне необходимо поспать.

– Выходите на рассвете?

– До рассвета, если получится.

– Сколько займет плавание?

Я улыбнулся:

– Если ветер будет попутный – два дня. Если нет, то три.

– Значит, через два или три дня… – Голос изменил ей.

– Мы дадим первую битву, – закончил я вместо нее.

– Боже милостивый, – простонала Эдит, и мне показалось, что это была молитва. – А вторую?

– Еще дня через два, возможно.

– Ты победишь! – воскликнула она. – Ты Утред. Ты всегда побеждаешь.

– Обязан победить, – проговорил я.

Мы помолчали немного, просто прислушиваясь к поскрипыванию судов, дыханию ветра и слабым шлепкам волн.

– Если я не вернусь… – начал я, и она зашикала, пытаясь меня остановить. – Если я не вернусь, веди наших людей в Эофервик. Сигтригр позаботится о тебе.

– Разве он не собирался двинуться на север?

– Он уже должен был выступить, но, если я не уцелею, он поспешит вернуться в Эофервик.

– Ты уцелеешь, – твердо заявила она. – Я пожертвовала церкви кольцо с изумрудом и произнесла молитву.

– Что-что ты сделала? – переспросил я, ошеломленный.

– Пожертвовала церкви кольцо с изумрудом.

Было у нее золотое украшение с дорогущим изумрудом. Подарок Этельреда – моего бывшего врага и ее любовника. Эдит никогда перстень не носила, но я знал, что она хранит его – не ради воспоминаний. Ценность вещицы могла обеспечить жене какую-то защиту в этом опасном мире.

– Спасибо.

– Я не сказала священнику почему, но попросила его помолиться за нас.

– Теперь он себе новый дом построит. – Я хмыкнул.

– Пока молится, пусть хоть пиршественный зал выстроит. – Эдит поежилась, глядя на отражение луны в воде. – Флаг готов, как и лошадиный хвост.

– Спасибо.

– Ты вернешься! – яростно воскликнула жена.

Мне вспомнилось, что я всегда хотел умереть в Беббанбурге. Но не сейчас. Не сейчас.

– Скорее всего, я пошлю за тобой, – возразил я. – Через две или три недели жди кораблей.

– Я буду постоянно молиться.

Я увлек ее прочь от гавани. Мне требовалось поспать. Сейчас в постель, а завтра поутру мы отплывем навстречу битве.

В час летнего рассвета в устье царило спокойствие. Воды реки были серебристо-серого цвета и слегка колыхались, будто морская богиня дышала во сне. На пристани царила суматоха: воины грузили щиты, кольчуги и оружие на три корабля, уже осевшие под весом припасов. Тут были бочонки с элем, бочонки с соленой сельдью, бочонки с хлебом двойной выпечки, бочонки с солониной и дюжины пустых бочонков. В неглубоких трюмах лежали увязанные кучами мешки, набитые соломой. У всех трех кораблей на штевнях возвышались кресты: тонкие, высокие кресты из свежего дерева. Мой сын командовал «Стиоррой», Финан шел за шкипера на «Ханне», а я расположился на «Эдит».

– Прощайтесь! – приказал я, повернувшись к пристани. – Время идет!

Солнце уже почти поднялось над горизонтом, касаясь серебристо-серой реки золотым краем.

Финан не был моряком, поэтому с ним плыл Берг, который, будучи норманном, знал, как управляться с кораблем и пережить бурю. Я предпочел бы взять Финана к себе на «Эдит» – со времени нашего знакомства мы с ним не расставались, но в ближайшие несколько дней нам предстояло воевать тремя отдельными отрядами, поэтому лучше ему постоянно быть среди своих людей.

– Надеюсь, погода будет тихая, – сказал он.

– А мне нужен свежий южный ветер, – ответил я. – Так что молись.

Мой друг коснулся креста на груди.

– Господи, мы мечтали об этом дне многие годы, – пробормотал он.

Я порывисто обнял друга:

– Спасибо, что остался.

– Остался?

– Ты ведь мог вернуться в Ирландию.

– И не увидеть, чем все закончится? – Он усмехнулся. – Иисус милосердный, да еще бы я не остался!