Николай Буянов - Призванный хранить

Они ушли перед рассветом.

Ни у кого из них, понятно, не было при себе часов — три века пройдёт, прежде чем человечество додумается до стрелок и циферблата. Поэтому Заур просто, без затей, глянул на небо и хлопнул Тора по плечу:

— Всё, пора.

Плечи Лозы дрожали, будто от холода. И губы тоже — он из последних сил старался скрыть это, но получалось плохо. Заур много лет был ему вместо отца.

— Ты ведь вернёшься, правда? — спросил юноша.

— Конечно, — отозвался Заур, как о чём-то само собой разумеющемся. — Выкрасть Баттхара — ещё не самое трудное. Вот идти потом с ним в крепость через три перевала — это будет посложнее, тут всякое может случиться.

Он взял парнишку за подбородок и пристально посмотрел ему в глаза. И Антон, наблюдавший эту сцену, подумал, что уверенность и спокойствие Заура — чуть-чуть напускные. Тот знал, что их предали — должно быть, ещё на взлёте, и Тохтамыш, которому был известен их маршрут (от кого, чёрт возьми?!), послал отряд им наперерез.

Хану не суждено было дождаться назад своего отряда. Лежат теперь его воины, да не под курганами в родной выжженной солнцем степи, а в чужих горах, под чужим небом. И никто не споёт над ними торжественной погребальной песни... Только, если вдуматься, это не имело особого значения. Давно пожелтевшая рукопись, которой ещё предстояло родиться на свет и которая сейчас покоилась у Антона на груди, обещала аланскому царевичу Баттхару доблестную смерть в монгольском плену. А это означало...

Странное чувство охватило его. Он смотрел на Заура, Лозу и Тора Лучника — таких же живых людей, как и он сам. Смотрел, как они кивнули друг другу (удачи, мол!) и двое бесшумно растворились в начинающей бледнеть тьме. Он точно знал, что видит их в последний раз: живые люди были уже, по сути, мертвы...

Интересно, что же будет дальше, думал Антон, искоса поглядывая на мальчишку — тот сидел на земле, обхватив руками колени, глядел туда, куда ушли его друзья, и до крови кусал губы. Что предпримут монголы, обнаружив и убив тех двоих? Видимо, прочешут местность, чтобы выяснить, нет ли поблизости кого-то ещё — да, на их месте он бы так и поступил. Сначала уничтожил бы диверсантов, а потом отправился на поиски их пристанища (благодаря западному кинематографу никогда не служивший в армии Антон был подкован в теории на четыре ноги). Они обыщут местность и неизбежно наткнутся на них с Лозой, причём Лоза не задумываясь ринется в схватку — ополчись на него хоть всё монгольское войско. Он не уйдёт ни за какие коврижки.

Сколько они продержатся? Минуту, от силы две. Потом Лозу убьют, и я останусь один.

Если вообще останусь.

Эта мысль (а что будет со мной?!) обожгла огнём. И родила другую, не менее «героическую»: надо бы двинуться поближе к лошадям. Пока монголы будут заниматься мальчишкой, можно успеть прыгнуть в седло и...

Он ощутил, как жаркая краска бросилась в лицо. Посланник из будущего, блин.

— Всё будет нормально, — как можно твёрже сказал он. — Они вернутся.

— Ты-то почём знаешь? — не оборачиваясь процедил Лоза.

— Знаю, — со значением ответил Антон. — Ведь недаром же вы спасли меня из-под лавины, верно?

— Верно, — пробормотал юноша, и его лицо немного смягчилось.

...Они оба вздрогнули, когда оттуда, из монгольского лагеря, донёсся полный ярости крик. Потом к нему присоединился другой, затем третий, заметались неясные тени меж юртами, дико заржали кони у коновязи...

— Началось, — сказал Лоза. — Живо, отвязывай лошадей!

Антон вскочил на ноги, а сердце, наоборот, камнем ухнуло вниз: он-то знал, что всё закончилось. Шум в ставке Тохтамыша мог означать одно: Заура и Тора Лучника обнаружили.

«Ты должен спасти царевича Баттхара, и тогда Копьё Давида объединит...»

Он горестно вздохнул. Прости меня, девочка, — похоже, я не оправдал твоих надежд...

— Вон они! — вдруг заорал Лоза уже в полный голос, не таясь.

Их было двое. Антон не верил собственным глазам, но ошибка исключалась: двое бежали через низину к протоке, прочь от монгольского лагеря. Один, повыше и поплотнее, бежал как-то странно скособочась и припадая на левую ногу — видимо, был серьёзно ранен, и не единожды. Второй, одетый в богатый меховой плащ, хоть и был цел и невредим, всё время отставал, и его приходилось чуть ли не волоком тащить за собой. Похоже, он был непривычен к бегу. И это был не Тор Лучник: того Антон узнал бы и в кромешной тьме. А теперь было почти светло: здесь, в горах, рассветы и закаты стремительны, и ночь перетекает в день быстро и незаметно, словно фокусник достаёт из шляпы белого кролика...

— Где же Тор, чёрт возьми? — напряжённо спросил Лоза.

Побледневший Антон молча вытянул руку, указывая направление. Там, слева из-за холма, из-за порушенной каменной башни-великана, наперерез беглецам летели галопом всадники. Заур оглянулся на бегу, смерил глазами расстояние...

— Не уйдут ведь, — в отчаянии прошептал Лоза.

Не уйдут, про себя согласился Антон. Через пару минут их догонят и окружат. И хорошо, если убьют сразу, не мучая. А я-то подумал было, что Господь сжалился и явил-таки чудо... Только давно уже всему миру известна нехитрая истина: нас много, а чудес — мало. На каждого и не хватит.

А потом они увидели Тора. Тот стоял на пути монголов, спокойный и неподвижный, даже царственный, напоминая обликом старый могучий дуб, выросший на просторе больше вширь, чем ввысь. Монголов был двадцать или тридцать — передние, издав гортанный вопль, уже взметнули сабли, привстав на стременах. Ещё миг — и сабли опустятся...

Тор хладнокровно поднял лук. И сильным движением, до правого плеча, натянул тетиву.

Антон, несмотря на опасность, забыл обо всём на свете. Лоза, кажется, тоже — оба они во все глаза смотрели на Тора, разинув рты в немом восхищении и ужасе: куда там было киношным Брюсу Уиллису вкупе со Шварценеггером... Там-то, перед камерами, легко палить из автоматов, зная, что патроны холостые, кровь бутафорская, что враги, согласно режиссёрскому замыслу, вовремя и красиво попадают, словно сбитые кегли, и встанут, едва прозвучит команда: «Стоп, снято!»

Здесь не было камер. Не было видно осветителей, не суетились ассистенты, не бегала вечно взволнованная девушка с хлопушкой, объявляющая дубль. Нельзя было перемотать плёнку назад — и передний монгол, на полном скаку вылетевший из седла со стрелой под сердцем, никогда больше не поднимется. И второй, вспахавший носом землю, и третий, застрявший ногой в стремени, — больше не встанут, не встанут, не встанут... Тор стрелял с размеренностью автомата Калашникова. И следующая стрела срывалась с тетивы прежде, чем предыдущая успевала найти цель (книжный штамп, в который Антон не верил, считая литературным преувеличением, а вот поди ж ты, довелось увидеть воочию и убедиться...).