Николай Буянов - Призванный хранить

И снова он дождался момента. Воины Арас-хана, увлечённые схваткой, не заметили, как Тимур махнул рукой, дав сигнал. Затрубил над полем одинокий рог, и с флангов, охватывая врагов в кольцо, с лязгом и грохотом покатилась тяжёлая конница...

Удар её был силён и ошеломляющ. Ещё сопротивлялись некоторое время окружённые, ещё полоскался в небе сине-золотой беркут, но исход сражения был предрешён. В отчаянии Арас-хан бросился в гущу боя и пал, пронзённый десятком стрел, точно исполинский ёж. Часть его нукеров без колебаний последовала за своим предводителем, часть бросила оружие и упала на колени, моля о пощаде.

— Эти шакалы чуть не утопили моего дядю в дерьме, — сквозь зубы сказал Тохтамыш, когда ему доложили, что враги сдаются. — Вот вам мой приказ: всех, кто предпочёл плен, — разоружить, раздеть догола, согнать в большую яму посреди степи и засыпать живьём, не оставив даже маленького холмика. И да будет на то воля Аллаха.

Повернулся и скрылся в юрте, украшенной знаменем Тимура. Юрта стояла в центре высокого холма и была украшена пятьюдесятью белыми бунчуками — по числу туменов в войске. Собственному шатру Тохтамыша было уготовано место ниже, у подножия, и стяг с головой чёрного быка выглядел так, будто некто нёс его в гору, да не донёс — то ли силы оставили, то ли из лени. Воткнул, где было удобнее, и пошёл по своим делам. Знающему человеку это обстоятельство сказало бы о многом. Дервиш, дервиш, почему ты не дожил до этого дня?

Разные люди по-разному рассказывали о той битве. Кто-то со страхом шептал о дьявольской военной прозорливости Тимура, не проигравшего в своей жизни ни одного сражения, кто-то думал о Тохтамыше, отомстившем за поруганного родственника — великое и страшное дело, доступное немногим. Кто-то вздыхал о погибшем Арас-хане как о герое, имя которого будут помнить в веках... Не удивлюсь, если придёт время — и станут уверять, что он спасся, ускакал в степь и теперь скрывается, чтобы собрать новую армию. И нужно только набраться терпения и подождать, когда...

Аллах им судья. Что касается меня, то я точно знал, что Арас-хан мёртв, и не испытывал к нему ничего, кроме лёгкой брезгливой жалости. Герой, но не боец — его ума хватило лишь на то, чтобы умереть красиво: без брони и щита, впереди войска, с обнажённой саблей в руке. Мало толку было от такого геройства. Частенько я размышлял, как бы сам поступил на его месте. Уж во всяком случае, не стал бы лезть очертя голову в заведомо проигранную схватку.

Я бы лгал, юлил и изворачивался, я бы раздавал клятвы и тут же нарушал их без малейших угрызений совести: войну выигрывают те, кто имеет мозги и не имеет принципов, это я усвоил едва ли не с младенчества. Я наверняка попытался бы столкнуть лбами двух союзников — Тимура и Тохтамыша, используя болезненную подозрительность первого и щенячье честолюбие второго.

Испытывает ли гордость храбрейший Тохта от того, что его воины первыми приняли удар врага и полегли едва ли не все, в то время как Тимур держался позади и потерял лишь три из пятидесяти туменов? И отчего, во имя Всевышнего, тот не спешил на выручку Кунге-оглану, чуть не позволив ему захлебнуться дерьмом в выгребной яме? Таким ли уж верным союзником показал себя Тимур, каким ты представляешь его себе, храбрый Тохтамыш? Не заставляют ли тебя примитивно таскать из огня каштаны?

А ты, многомудрый Тамерлан? Неужели от тебя укрылось, что растущее могущество твоего государства так же раздражает Тохтамыша, как совсем недавно раздражал Арас-хан? И не приложил ли любящий племянник руку к гибели родного дяди (якобы от грудной жабы — но поди проверь!), чтобы иметь повод развязать войну? А самое главное: станет ли он и дальше присылать воинов из Золотой Орды, дабы пополнить твою армию? Или, напротив, постарается улучить момент и ужалить тебя стрелой в спину?

Так бы сказал я им (не лично, конечно, а через верных людей, которых всегда можно найти... или купить, если знаешь расценки) и стал бы ждать. Вряд ли мне бы удалось превратить их в непримиримых врагов (хотя и такое возможно), но уж заставить их коситься друг на друга с подозрением... Клянусь Аллахом, если бы оба не начали надевать под халат броню, собираясь на совместный пир, и тайком выливать поднесённое вино, опасаясь отравления, я остриг бы бороду и перестал называть себя Рашидом ад-Эддином из Ирана...

Однако — это были лишь праздные мысли, редкие цветы на пыльной обочине дороги, которыми я любовался в минуты одиночества. Я был всего лишь странником, которого волею ветров несёт по всем пяти сторонам света. На сей раз путь мой лежал по северным предгорьям Кавказа, где находились земли племени аланов — большого и древнего народа, ведущего свою историю с времён Искандера Двурогого [15] Искандер Двурогий — Александр Македонский. . Восточные их территории, те, что граничили с хазарами, ещё не были охвачены пламенем войны. Здесь ещё жили по законам мирного времени — по крайней мере, так мне казалось...

Ноги принесли меня на окраину маленького кингитского селения в горах. Кингиты вообще предпочитали селиться в труднодоступных местах — похоже, они не очень-то доверяют равнинам.

Узкая извилистая тропа вела наверх, мимо двух холмов, покрытых бурой травой. Холмы своими очертаниями напоминали суровых стражников, охранявших аул, — десятка полтора глинобитных домиков, спрятанных за каменными оградами. Я заметил кузницу и водяную мельницу у запруды с большим деревянным колесом. На массивной оси колеса какой-то умелец пристроил двух деревянных куколок: смешную толстую бабу с глазами-пуговками и худого носатого мужчину в крошечной, но вполне настоящей меховой шапке. Колесо вращалось, и куколки забавно подпрыгивали.

— Похоже, в этом селении живут добрые и небедные люди, — сказал я своему ослику. — Скоро ты получишь отдых и полную торбу овса.

Однако ослик, обычно покладистый, вдруг замотал головой и мертво встал посреди тропы. И даже заревел, когда я попытался принудить его к движению. У меня хватило ума оставить его в покое: за время долгого путешествия мы привыкли доверять друг другу. Сам же я пошёл вперёд, исполненный неясных пока и неприятных предчувствий. Предчувствиям своим я тоже привык доверять.

Вокруг стояла тишина. Несмотря на светлый день, никто не попался мне навстречу. Никто не пас овец на окрестных склонах, не хлопотали по хозяйству женщины, не играли дети и не стучал молоток в кузнице. Только надсадно гудели толстые мухи — их тут было великое множество...

Людей я увидел спустя миг. Двое — скорее всего, муж и жена — лежали во дворе сожжённого дома, голова к голове. Оба, судя по ранам, умерли в бою — такие вещи я различал с первого взгляда. Мужчина недёшево продал свою жизнь. Его не смогли взять на мечах — только когда подоспели лучники, и нападавшие расступились, чтобы не угодить под свои же стрелы. Я вытащил одну стрелу из тела кингита и осмотрел широкий наконечник, похожий на лопасть весла. Стрела была монгольской.