Николай Буянов - Призванный хранить

Они шли цепочкой, след в след, протравливая верёвку в ладонях и тяжело опираясь на ледорубы. Изредка кто-нибудь приподнимал голову, чтобы сквозь тёмные очки взглянуть на солнце. И мерил глазами собственную тень, которая с каждой минутой делалась всё короче, словно издеваясь над хозяином.

Они ненавидели солнце.

Они обрадовались бы сейчас любой, самой мерзкой непогоде: дождю, туману, ледяной крупе и мокрому снегу. Непогода укрыла бы их — надёжно, как пуховое одеяло в детстве укрывает от ночных кошмаров. И от страшных чудовищ, которые выползают из углов комнаты, стоит лишь погасить лампу. Подумать только: все они когда-то боялись темноты — почти так же сильно, как сейчас боялись света.

Только когда ледник внезапно упёрся в крутой, почти вертикальный жёлоб, зажатый меж двух тёмно-коричневых скал, они с облегчением вздохнули.

— Кажется, проскочили, — пробормотал майор. — Осталось подняться на седловину, найти спуск поприличнее, и — домой, к мамочке. Ломбарт, Кунц — в охранение, остальным — десять минут отдыха.

Арик привалился спиной к рюкзаку и с блаженством вытянул ноги. Напряжение последних суток спало: здесь, в районе Верхнего Баксана, была своего рода ничейная полоса, проходившая вдоль неширокой, метров пять, ледовой седловины. Дальше, за хребтом, километрах в трёх, начинались порядки 17-й армии генерал-майора Венца.

— Чудно, — сказал Райнер, ловко вскрывая ножом банку консервов. Протянул Арику — тот взглянул и поморщился: эрзац-свинина с витаминными добавками аппетита не вызывала. — У нас в мешках побрякушек на пару миллионов марок — впору чувствовать себя арабскими шейхами. А я чувствую себя как портовый носильщик.

— Не волнуйся, — лениво отозвался Арик.— Может, схлопочешь на грудь медальку... А лучше — отпуск домой (он вдруг с удивлением обнаружил, что хочет туда, в дождливый серый Эммерих: снега, скал и солнца он наелся до тошноты).

— Подъём! — рявкнул майор над самым ухом.

Они вскочили — настолько резво, насколько позволяли гудевшие ещё со вчерашнего дня ноги.

— Вайзель, говорят, ты большой специалист по Кавказу? Значит, пойдёшь первым, — распорядился Курлах. — Поднимешься слева от кулуара, там безопаснее, и скалы почти не разрушены. Выйдешь на гребень — осмотрись и закрепи перила. Слишком не высовывайся и не расслабляйся. Мало ли... — Он суеверно сплюнул через плечо. — Приказ ясен?

— Так точно, господин майор! — Арик поправил обвязку на груди и зачем-то подёргал страховочный карабин. Размял кисти рук и подошёл к основанию желоба, прикидывая, с какой точки начать подъём.

Лезть было несложно — почти как когда-то в Альпах, в далёкой прошлой жизни. Там, где осталось брызжущее радостью солнце, сговорчивые девочки из Сант-Галлена и швейцарец-инструктор, у которого половина русских альпинистов ходили в кунаках. Арик вышел на гребень возле острого, как драконий зуб, скального выступа. Он привязал верёвку, сбросил её конец вниз и махнул рукой: давай!

Кунц, стоявший внизу на страховке, поднял большой палец: понял, иду.

И медленно осел на снег. У него было абсолютно спокойное и чистое лицо — его портила только крошечная отметина над правой бровью, будто он слегка оцарапался, упав с велосипеда.

Никто из «эдельвейсов» даже не повернул головы. Они очнулись лишь через пару долгих секунд, когда из-за отрога скального островка метрах в пятидесяти от них раздался второй хлопок (радист Ломбарт, донимавший Арика расспросами о его русской подружке, вдруг ткнулся носом в ледяной наст, да так и остался лежать, нелепо вывернув правую руку), потом ещё один, и ещё — пули взрывали снег красивыми искрящимися на солнце фонтанами...

Самое опасное в горах — это люди, мой мальчик...

Грохотало уже все вокруг. Пули плотными роями летели из-за каждого валуна, из-за каждого выступа. Что-то орал майор Курлах, тщетно пытаясь наладить оборону. Арик лежал на гребне ни жив ни мёртв, вжавшись лицом в землю и на слух стараясь определить, откуда ведётся огонь. Мёртвый русский снайпер в простом ватнике и кирзовых сапогах с хрустом проехал мимо него на спине по каменной осыпи и остался лежать, разбросав руки, у самого края обрыва. Кто-то закричал снизу, с ледового плато. Райнер, понял Арик, и мысленно перекрестился: крик был тоскливый, тонкий, будто свинью резали, предсмертный...

С ледника стреляли теперь только три «шмайссера». Потом их осталось два. Потом — один, и очереди из него становились все короче: майор Курлах экономил патроны...

— Мамочка, — прошептал Арик посиневшими губами. — Мамочка, я не хочу умирать, не хочу!!!

Потихоньку, дюйм за дюймом он принялся подтаскивать к себе страховочную верёвку. В верёвке было его спасение: если бы удалось выбрать её и сбросить с другой стороны откоса, можно было бы спуститься с седловины и уйти незамеченным. Живым.

Господи, молил он, сделай так, чтобы я вернулся домой. Обещаю, что ни за что и никогда не уеду оттуда. Сожгу рюкзак и выброшу в Рейн ледоруб. И даже на гору песка, сваленную с баржи у складов, буду смотреть с отвращением...

А потом автомат майора замолчал. Повисла гулкая тишина — будто в пустой квартире, из которой вынесли мебель. Лишь чёрные тела лежали на подтаявшем снегу: смерть настигла «эдельвейсов» кого где — кого в горячке боя, кого в бестолковых попытках спастись... Но спастись не удалось никому: русские, укрытые склонами, били прицельно, на выбор, точно охотники на сафари.

Они не спешили показываться. Они выжидали: там, на плато, вполне мог затаиться кто-то опасный, живой, прикинувшийся мёртвым, — чтобы подпустить их поближе и срезать автоматной очередью. Или рвануть чеку из гранаты — чтобы не уходить в одиночку. И Арик немо подгонял их: ну, давайте, идите вниз! Суньте нос в рюкзак майора, или Райнера, или идиота Ломбарта — гарантирую, забудете обо всём на свете...

Русские, казалось, вняли его молитвам. Осторожно сужая кольцо, они вышли из своих укрытий и спустились на ледник — он видел, как один из них, высокий и слегка сутулый, перевернул немецкого радиста на живот, снял с него мешок и, издав возглас удивления, что-то крикнул остальным.

Пора. Арик, затаив дыхание, сбросил конец верёвки по другую, дальнюю от ледника, сторону откоса, привычно лёг на неё спиной и щёлкнул карабином. Оттолкнулся подошвами ботинок от гребня и заскользил вниз, ощущая восторженную пустоту в районе желудка. Спасён, пело все внутри него. Спасён, чёрт всех возьми!!!

Пуля клюнула его в шею. Он не почувствовал боли — только лёгкую досаду. Ноги вдруг перестали слушаться, и он беспомощно повис на страховочном фале, флегматично подумав, что надо, пожалуй, сбросить рюкзак — в конце концов плевать на сокровища, очень уж мешают...