Александр Бушков - Паруса и пушки [litres]

Некоторые ученые, пытаясь эту загадку объяснить, обратились к психиатрам. Психиатров я уважаю, люди серьезные (сам я лет тридцать назад в качестве хобби изучал психиатрию и гипноз по книге одного из лучших французских специалистов в этой области Леона Шертока – кстати, под руководством знакомых психиатров). Вот только некоторые врачи очень уж любят выискивать всевозможные отклонения у всех встречных-поперечных. Именно из их среды выпорхнула поговорка, впоследствии подхваченная врачами других специальностей: «Нет здоровых людей, есть необследованные». В психологии такое именуется «профессиональной деформацией личности», свойственной представителям многих профессий.

Находятся и психиатры, уверенно ставящие диагноз умершим столетия назад историческим личностям. Другие их коллеги считают, что нельзя выносить диагноз заочно, без общения с пациентом. Ну, разве что болезнь описана в исторических хрониках очень уж подробно.

(Снова отвлекусь ненадолго от главной темы. В свое время я проделал нехитрый эксперимент. Перепечатал на машинке несколько страниц из книги немецкого биографа Александра Македонского Ф. Шахермайера, на основании древнегреческих источников очень подробно обрисовавшего последние дни Александра, его болезнь и смерть. Для чистоты эксперимента я текст чуточку осовременил: Македонского поименовал «больной М.», вместо «пировал с друзьями три дня» написал «пил три дня» и тому подобное. Толковый и опытный психиатр, к которому я с этими листками пришел и попросил поставить диагноз, практически не раздумывая, сказал: классическое описание оставшейся без должного лечения белой горячки. И подтвердил это отрывками из работ по психиатрии (некоторые я и сам до того читал) и примерами из собственной практики.

Вот только порой психиатры склонны безапелляционно ставить диагноз мертвым на основании крайне скудных данных и собственного внутреннего убеждения. Примеров хватает, но я их здесь приводить не буду, чтобы не отвлекаться чересчур.)

Психиатры не подкачали и здесь, выдвинув версию, что безбрачие Елизаветы – отсутствие развившегося в раннем детстве комплекса. Якобы на девятилетнюю Елизавету так страшно повлияла казнь ее юной мачехи Екатерины Говард, что брак и даже просто секс стали для нее на всю жизнь ассоциироваться со смертью.

Красиво, конечно. Вот только эту версию опровергает в первую очередь известный и исторически достоверный факт, о котором я уже упоминал: случай, когда Екатерина Парр чисто случайно застукала в укромном уголке четырнадцатилетнюю Елизавету, без всяких комплексов обнимавшуюся с крайне вольничавшим руками адмиралом Томасом Сеймуром, бабником номер один при королевском дворе.

Свою версию выдвинул в одной из книг по истории Британии сэр Уинстон Черчилль. По его мнению, отказы Елизаветы всем заграничным женихам были вызваны чисто практическими соображениями. Елизавета, женщина большого ума (без малейшей иронии!) и обладавшая способностями незаурядного государственного деятеля, прекрасно понимала: за кого бы из иностранных принцев она ни вышла, Англия непременно окажется втянутой в европейские конфликты и войны, вынужденная выступать на стороне мужа королевы. Добавлю от себя: за примерами не нужно было далеко ходить, наглядный был перед глазами и касался не таких уж давних событий: когда, выйдя замуж за испанского принца, Мария Тюдор развязала исключительно в его интересах окончившуюся поражением войну с Францией…

Так что сэру Уинстону, опытнейшему политику и интригану, верится гораздо больше, чем психиатрам… Его версия как-то более жизненна.

Свечку, конечно, никто не держал – но косвенных данных достаточно. Очень уж твердо держалось у придворных Елизаветы убеждение, что любовники у нее все же были (в России тоже никто не стоял со свечкой в спальне Елизаветы и Екатерины Второй, однако их любовники известны наперечет).

В качестве таковых считают в первую очередь сэра Уолтера Рэли и лорда Роберта Дадли, будущего графа Лестера. Одно время ходили упорные слухи, что королева собирается за Дадли замуж. Что было бы идеальным вариантом и для нее, и для парламента: и появился бы законный наследник Тюдоров, и своего супруга властная Елизавета сумела бы держать на коротком поводке, не допуская к государственным делам. Благо примеры и тут были перед глазами: Мария Стюарт мужа к серьезным государственным делам не допускала вовсе, а Филипп Испанский, даже именуясь «королем Англии», реального влияния ни на что не имел.

Если у Елизаветы и были такие планы, от них ее заставила отказаться случившаяся незадолго до того прямо-таки детективная история. Жену Дадли, леди Эми Робсарт, нашли со сломанной шеей у подножия высокой лестницы. Конечно, она могла споткнуться, упасть и сломать шею. Однако следствие по уголовным делам умели хорошо вести уже тогда, хотя и не располагали нынешними научно-техническими средствами. Подозрения моментально вызвало то, что и платье, и прическа леди Робсарт (сложная и затейливая по тогдашней моде) оказались в безукоризненном порядке, чего никак не могло бы случиться, упади она и в самом деле с высокой лестницы…

У самого Дадли алиби было железное: он в тот день пребывал в Лондоне, чему нашлась куча свидетелей. Практически все слуги были отпущены на ярмарку. В доме оставался только управляющий, против которого не нашлось веских улик. Однако в то время был прекрасно известен чеканный принцип древнеримских юристов: «Qui prodest?» – «Кому выгодно?» Выгодно это было в первую очередь Дадли, вмиг ставшему холостым, в любой момент способным жениться на королеве. Следствие пришлось свернуть, как написали бы сегодня, «по недостатку улик и невозможности установись виновного», – но все упорно считали заказчиком убийства Дадли. Ни у кого другого не было мало-мальски убедительных мотивов убивать леди Робсарт.

Если убийство и в самом деле подстроил Дадли, он навредил самому себе. Теперь Елизавета ни за что не могла за него выйти – ее сразу бы обвинили сплетники если не в пособничестве убийству, то, по крайней мере, молчаливом согласии. Пример опять-таки перед глазами имелся: история Марии Стюарт, Босуэла и Дарнлея. Там тоже не нашлось ни улик, ни виновников, но все прекрасно знали, кому в первую очередь была выгодна смерть Дарнлея…

Дела «плаща и кинжала». В те времена разведывательные миссии носили, как бы это выразиться, разовый характер. Одинаково обстояло с испанским благородным доном, английским бароном, французским титулованным дворянином и русским боярином: сегодня кто-то из них подавлял мятеж или вел войну с внешним супостатом, завтра инспектировал пограничную охрану, послезавтра управлял областью или крепостью, а послепослезавтра занимался разведкой под крышей очередного посольства. Я в прошлой книге уже приводил пример, когда разведкой во Фландрии занимался самолично английский король Эдуард Третий. Даже если кто-то из монархов и государственных деятелей устраивал разведывательную или контрразведывательную сеть агентов, это была его личная, персональная разведка, пусть часто и существовавшая на казенные деньги.