Игорь Болгарин - Хмель свободы

Левка показал пустую сумку, а затем, размахнувшись, забросил ее подальше. Вслед за ней устремились несколько оборванцев.

– Хороша станица, душевна, – сказал комендор, слушавший разговор из полумрака открытого люка, и достал из-за пазухи своей объемистой кожанки бутыль. – И самогон на тутешнем базаре лучший по всему Донскому краю. Из винограда гонють. Так шо, мабуть, тут и заночуем!..

На рассвете бронепоезд окружили красногвардейцы с винтовками и пулеметами. Разношерстное войско – кто с нарукавной повязкой, кто с жестяной звездочкой вместо кокарды, кто в офицерском мундире и с красным бантом на груди – выглядело не очень грозно. Тем не менее это была местная военная власть.

Начальствующий красногвардеец в папахе, с лихо завитым казачьим чубом, постучал рукояткой револьвера в броню.

Из дверцы броневой рубки высунулся комендор Коцюба в тельняшке.

– Позовите командира! – приказал красногвардеец в папахе.

– Не можу, – тихо ответил Коцюба. – Оны сплять. И дуже сердяться, когда их будять.

– Скажи, его вызывает начальник Красной гвардии города, – строго сказала «папаха». – А это, – он указал на коренастого седого мужика, – председатель здешнего Ревкома.

– Счас. – И морячок скрылся в рубке, но на мгновение еще раз выглянул: – Но я за вас усю ответственность з себе снимаю.

В рубке комендор встретился взглядом с недовольным заспанным Левкой.

– Шо там за крик, ей-богу? Выспаться не дадуть!

– Какоесь начальство. Командира шукають. А командир дуже хмельни, не встануть.

– Ладно, я с имы потолкую. – И Левка высунулся из рубки, вгляделся в светлые ночные сумерки, спросил: – Хто тут нами интересуется?

– Вы командир бронепоезда?

– Ну, допустим.

– Тут такое дело. Мы представители Красной гвардии и местного Ревкома…

– Ну шо ж, познакомимся. Приятное дело.

– Нам поручено взять вас под арест и произвести следствие.

– Это за шо ж такая немилость?

– За самоуправство и устроенную на базаре реквизицию, а точнее, грабеж.

Левка пренебрежительно сплюнул.

– Не шибко круто завинчуете? – спросил он.

– Вот в Ревкоме и разберемся, круто чи не круто! – сказала «папаха». – Согласно указаниям правительства Донской Советской Республики, такие анархические действия настраивають казаков супроть новой власти. Наступае критический момент, деникинские добровольцы пруть, а вы тут подрываете…

– «Реквизиция», «грабеж»! – криком прервал «папаху» Левка. – А ты моих людей накормыв? А мы, замежду прочим, не барышень катаем, а йдем на защиту Царицына! Так шо ты дурня не валяй, а поскорей открывай семафор!

– Бронепоезд ваш задерживаю! – строго ответила «папаха». – А вы все там – сдайте оружие и следуйте за мной!

– Строем чи як? – весело спросил Левка и бросил в темноту броневагона: – Связь! – Взяв у Коцюбы телефонную трубку, Левка подмигнул морячку: – Приготовиться к отражению атаки!..

Повсюду позахлопывались дверцы вагонов и башенок. Орудия начали вращаться, поводя своими хоботами и словно отыскивая цель. Анархисты, сидевшие на крыше бронепоезда, отцепили от своих перекрещенных ремней бомбы, залязгали затворами винтовок…

– Шо б вам тут для начала размолотыть? – оглядывая в бинокль окрестности, задумчиво спросил Левка. – Може, вам водокачки не жалко? Чи того… вокзала?..

И случилось то, на что и рассчитывал Левка: командир красногвардейцев сделал подчиненным знак рукой. И те стали отходить от бронепоезда, волоча за дуги «Максимы» и изредка оглядываясь.

…С характерным звуком поднялась «рука» семафора.

«Анархист Коц», ухнув паром, начал тяжелое движение.

Бомбисты посмеивались. Неодолимой была их вера в свою силу и революционный порыв. Случившееся они восприняли как мелкое и веселое приключение.

Бронепоезд, медленно набирая скорость, обдал паром стоящих на насыпи красногвардейцев….

До Царицына было вроде уже и недалеко, но кто взялся бы предсказать, сколько времени займет дорога! Сутки? Может, трое? А то и неделю или даже больше. Революционные порядки!

Царицын кишел революционным народом. Красная твердыня. У входа в обшарпанный особняк висел кусок фанеры с надписью: «Федерация анархистов Черноморья, Азовщины и Поволжья». Между особняком и скособоченным домишкой покачивался на легком ветерке лозунг-растяжка: «Превратим Царицын в центр мировой анархии». Белые буквы расплылись от дождей, черное полотнище было в пятнах. Но это не смущало тех, кто решил «превратить». Благо весенние дожди уже дали дорогу раннему лету.

У входа в особняк толпились люди, одетые кто во что горазд и вооруженные чем попало. Встречи, объятия. И здесь, на улице, и там, в коридоре особняка, куда протискивался со своей компанией Левка Задов. К этой компании и примкнул Нестор.

– Дайте пройты, братцы! – звучал бас Задова в многолюдном коридоре.

– Левка, ты? – раздался чей-то удивленный возглас.

И уже Левка, как медведь, тискал такого же, как и сам, огромного грека-анархиста:

– Ганжа, дружище! А я слыхав, шо тебя вбылы, клянусь Одессой!

– То Ганоцкого вбылы. А для мене, Левочка, ще не отлили ту пулю.

Наконец Задов вспомнил о Махно, который с любопытством наблюдал за встречей двух друзей.

– А это знаешь хто? – Левка указал на Махно. – Не смотри, шо ростом не в нас с тобой. Это ж тот самый черт рогатый Нестор Махно! Ну, тот, шо раком поставыв все Приднепровье.

– Махно? Ну як же! Слыхав!.. – И Ганжа вдруг ударил себя ладонью по лбу: – Подожди, вчора слыхав! Чи позавчора. Ну да! Тут тебе какойсь родич шукает. Я його и сьодня видал!.. Ты от шо, дружаня! Иди так пряменько по калидору, свернеш налево, найдеш шесту комнату. Он там уже третьи суткы подушку давит. Если только не помер с голоду.

Нестор протискивался сквозь гомонящую толпу. Толкнул дверь шестой комнаты. И увидел дремлющего, несмотря на окружающий шум и суету, человека. Лица не было видно, он уткнул голову в колени и обхватил ее руками.

Махно присмотрелся. Затем тронул спящего за рукав. Тот мгновенно проснулся, вскочил, бессмысленно тараща глаза.

– Гриня?.. Григорий? – удивился Махно. – Ты як здесь? Чего?

– Тебе шукав. Больше месяца… В Ростови з тобой розминувся. Потом в Калитве тебе люды видали и ще в Калачи. Я так и решыв, шо тебя в Царыцыни надо шукать. Тут все штабы.

– Ну, ладно! Ще наговоритесь, – пробасил вошедший следом за Нестором Левка. – Пошли крышу шукать! Бо тут народу, як селедки в боки. А ночевать же где-то надо.

Но Махно был озабочен грустным, даже скорбным видом брата, который как будто силился что-то сказать, но не решался. Григорий осунулся, потемнел лицом, зарос щетиной.

– Шо-то случилось, Грыць? – спросил Нестор.