Наталия Образцова - Мой любимый крестоносец. Фея тумана

Судьба выкидывает и не такие шутки — и вот оба брата, Хорса и Эдгар, не имея понятия о своём родстве, умудрились к тому же полюбить одну женщину, Гиту Вейк.

Моя мысль лихорадочно заработала, но для того, чтобы попытаться действовать, необходимо было доподлинно выяснить, с чего бы это Хорса заявился в Бери. В отличие от матери, христианин он никакой — скорее язычник или наполовину язычник, как и большинство этих невежественных простолюдинов в фэнах.

В ходе мессы я не сводил с него глаз. Хорса с любопытством следил за богослужением, прислушиваясь к звучным словам на латыни. Когда же начался обряд Святого причастия, приблизился ко мне и принял облатку.

— Тело и кровь Христовы... — я осенил его крестным знамением.

— Аминь!

За Хорсой стояла вереница причащающихся, но он замешкался и неожиданно поймал мою руку.

— Мне необходимо поговорить с вами, преподобный отче.

— Тебе придётся подождать, сын мой, пока я не окончу службу.

Он терпеливо кивнул.

Наконец прозвучало «Идите, месса окончена», и я подал саксу знак приблизиться.

— Сегодня ночью скончалась моя мать, благородная Гунхильд из Фелинга, — не глядя на меня, произнёс Хорса, выслушал произнесённые мною соответствующие событию слова и продолжил: — В последнее время мать тяжко хворала, а отошла тихо и спокойно. Перед кончиной её причастил и соборовал наш приходский священник отец Мартин. И последним желанием моей матери было, чтобы её похоронили на кладбище аббатства Святого Эдмунда. Я приехал сообщить вам её волю и смиренно прошу оказать содействие в её исполнении.

«Смиренно прошу» — ох как нелегко дались Хорсе эти слова! Ему, некогда выступившему с оружием против меня, отъявленному смутьяну. Это ли не пример того, что даже таким неотёсанным дикарям, как Хорса, приходится склоняться перед величием Церкви?

Но и это сейчас не было самым важным. Леди Гунхильд отошла в иной мир как нельзя более кстати, так как её просьба невольно сближала нас с Хорсой. А он сейчас был мне нужен как никогда.

— Многие благородные люди желали бы покоиться на кладбище столь прославленной обители, как Бери-Сент-Эдмундс.

Я произнёс это как можно мягче, но Хорса тут же вскинулся, и его рыжие глаза засверкали.

— Не заносись чересчур высоко, ты, бритая плешь! Или позабыл, что Гунхильд из Фелинга немало послужила процветанию аббатства, и ты не вправе даже...

— О, тише, тише, благородный тан! Я всего лишь хотел отметить, сколь высока честь быть погребённой среди первых людей Восточной Англии. У меня и в мыслях не было противиться воле леди Гунхильд, всё будет исполнено должным образом и со всей приличествующей торжественностью. Я немедленно велю всё подготовить к похоронам и отпеванию и распоряжусь, чтобы в Фелинг отправили братьев, которые доставят покойную в Бери-Сент-Эдмундс. Твоя мать, Хорса, всегда щедро жертвовала на нужды аббатства, поэтому завтра, как и в каждый последующий день в течение недели, в её честь будет отслужена месса.

Хорса смотрел на меня в полной растерянности. Чего-чего, но такого великодушия и смирения он не ожидал. Наконец, багровея и запинаясь, тан пробормотал несколько слов благодарности.

Мир с Хорсой был мне необходим. Оттого я и стремился расположить его к себе любой ценой. И едва Хорса отбыл в Фелинг, я тотчас поспешил к леди Бэртраде, чтобы поделился с нею своими планами. Грешно хвалить себя, но они пришлись ей по сердцу.

На следующий день состоялось торжественное погребение леди Гунхильд из Фелинга. Дабы пуще угодить Хорсе, я призвал в Бери-Сент-Эдмундс наиболее почитаемых саксонских танов, не забыв упомянуть о том, что все расходы на поминальное пиршество берёт на себя аббатство. Хорса был растроган. А двумя часами позже он, притихший и поникший, стоял среди кладбищенских плит, наблюдая за пышной процессией, сопровождавшей носилки с телом его матери к месту последнего упокоения.

По саксонской традиции тело леди Гунхильд не положили в гроб, а завернули в белые льняные пелены, повторяющие очертания тела. Пожилая леди покоилась на покрытых ковром носилках, которые сопровождали капелланы, каноники, викарии и множество монахов. Тридцать нищих несли зажжённые свечи, во время погребения монахи пели респонсорий [30], а я произнёс над телом короткую проповедь, перечислив заслуги покойной, и прочитал отходную так, что, когда я произносил заключительное requiscat in расе [31], присутствующие плакали. Даже Хорса склонил голову, и его плечи мелко затряслись.

Затем присутствующие потянулись к Хорсе с изъявлениями сочувствия. Появилась среди них и графиня Бэртрада в соответствующих случаю тёмных одеждах. Приблизившись к тану, она взяла его руку и сказала несколько тёплых утешающих слов. И надо отметить, что со своей ролью она справилась превосходно — простота и христианское милосердие, никакого наигрыша. И не успел Хорса опомниться, как она уже преклонила колени над могильной плитой и, сложив ладони, прочла короткую молитву. А затем величественно удалилась в сопровождении своих фрейлин.

Поминальный пир, как и водится у невежественных саксов, вскоре превратился в обычное застолье, о покойной уже никто не вспоминал, поднялся шум, донеслись пьяные крики, кто-то даже предложил позвать музыкантов. Как раз в это время Хорса, в кои веки не предавшийся пьянству и чревоугодию, встал и покинул пиршественный стол. Я послал писца, брата Дэнниса, проводить Хорсу в странноприимный дом, где для него были отведены покои.

Наутро Хорса появился на поминальной службе. Он был уже в дорожном плаще, однако я постарался его задержать. По окончании богослужения я предложил ему присесть на одной из скамей в боковом приделе.

— Не терзай себя мыслями о непоправимой утрате, сын мой, ибо душа твоей матери, как белый голубь, уже несётся к престолу Господнему. Мы же, грешные, обречены жить. Прав Всевышний, сделавший наше существование столь тягостным, но и милость его велика, ибо грехи наши коренятся в слабости человеческой природы. А коль скоро все мы не ангелы, я прошу тебя, благородный тан, — забудь всё дурное, что прежде разделяло нас, и поверь, что для меня было высокой честью исполнить свой долг в отношении такой женщины, как Гунхильд из Фелинга.

Я говорил нарочито витиевато, но Хорса слушал внимательно и в конце концов протянул мне руку:

— Ясное дело, преподобный, всякое меж нами бывало. Но вы так почтили память матушки...

Он склонил голову, и я готов был проглотить свою бархатную скуфью [32]— в его глазах блеснули слёзы.

— Amicus certus in res incerta cernitur, что значит — верный друг познаётся в затруднительных обстоятельствах. Не так ли? А теперь, сын мой, я попрошу тебя выслушать то, что я скажу. Ты видел здесь в аббатстве графиню Бэртраду. Она уже давно живёт тут, ибо я взялся опекать её с тех пор, как супруг изгнал её ради иной женщины. И ты знаешь, о ком я говорю.