Владимир Соболь - Воздаяние храбрости

Реут недовольно погрозил пальцем нетерпеливому офицеру.

– Резоны у него, Павел Викторович, немалые. Продолжай, Франц Карлович…

В передаче Клюки фон Клюгенау выходило, что у Аббас-Мирзы на руках перехваченное предписание сорок второму егерскому – оставить Шушу. Генерал Ермолов приказывал полковнику Реуту выходить из Карабага и двигаться на Тифлис. А потому Аббас-Мирза предлагал русским почетные проводы, позволяя выйти с оружием и знаменами.

– Врет! – не выдержал опять Миклашевский.

– Предписание такое, господа, у меня имеется на руках, – медленно произнес Реут.

Офицеры вздрогнули и с недоверием уставились на командира полка.

– Да-с, командующий – человек предусмотрительный и направил к нам двух гонцов. Первый, видите, попался персам, зато второй добрался все-таки к нам. Но – увы, поздно. Я получил два противоречащих указания: одно – защищать Чинахчи, другое – отступать к Елизаветполю и далее на Тифлис. Исполнить ни то, ни другое мы были уже не в состоянии. Биться внизу – мы продержались бы едва ли на сутки дольше, чем управляющий князя. Честь ему и вечная память!

Полковник снял шляпу и перекрестился. Остальные последовали его примеру.

– Но нам не погибать надо, а побеждать. А если уж умирать, то с максимальным уроном для неприятеля. Списываться и объяснять было уже некогда, а потому я взял на себя ответственность и приказал подниматься в крепость. Теперь же нам предлагают решить – принимать ли тяготы многодневной осады или же воспользоваться недолгим великодушием Аббаса-Мирзы.

– Хватит с него и Назимки! – снова не выдержал Миклашевский.

– Хорошо сказано, – поддержал его казачий майор Молчанов.

– Господа, – подал вдруг голос капитан Михайлов. – Может быть, все-таки нам последовать приказу главнокомандующего. Что толку нам сидеть в крепости, погибнуть самим, погубить две тысячи человек?

Реплика ротного командира прозвучала так неожиданно, что остальные офицеры смешались и только смотрели на капитана, не зная, что и ответить товарищу. Даже Реут только багровел лицом и молчал. Первым оправился командир четвертой роты Лузанов, человек неторопливый, даже мешковатый, но уважаемый Реутом именно за рассудительность.

– Господин полковник, а какая польза будет всему корпусу от нашего выбора?

Реут благодарно кивнул ему головой и заговорил снова.

– Если мы уходим, корпус получает дополнительно два батальона, казачий полк и четыре орудия. Ежели остаемся, то возможны два продолжения: персы могут всеми силами осаждать крепость, а могут оставить заслон и двинуться на Тифлис.

– То есть вариантов три. А может быть, даже больше. – Лузанов принялся методично загибать пальцы левой руки. – Нас могут выпустить. Но могут и не отпустить. Только выйдем, как навалятся всей ордой… Могут штурмовать, а могут и попытаться выморить голодом… Так ведь и мы можем сидеть за стенами, а можем спуститься, опрокинуть заслон и сесть Аббасу на хвост…

– От! – Клюки фон Клюгенау поднял вверх указательный палец. – Мы угрожать их коммуникаций. Это есть очень опасно. Аббас испугаться оставить в тылу наш полк. Я думаю, мы должны рассуждать не о себе, а об армий. Мы – часть, это почти ничто. Мы можем проиграть, но корпус возьмет кампанию. И это – важно.

– Спасибо, Франц Карлович, – Лузанов довольно кивнул. – Так что получается, Иосиф Антонович, что Шушу оставлять нам никак невозможно.

И все офицеры, сидевшие за столом, безмолвно наклонили головы, соглашаясь с майором.

– Я рад, господа, что наши мнения совпадают. – Реут говорил уверенней и глядел веселее. – Но осада будет весьма и весьма утомительной. Стены крепости полуразвалены. Придется и надстраивать, и сражаться.

– Думаю, господин полковник, что сначала они поднимутся по дороге, – подал голос артиллерист Васильев. – А здесь я два орудия поставлю и картечью засыплю все дефиле [28]. Ничего у них не получится.

– Да, дорогу прикроем, – продолжил Реут, – а с других сторон круча. Заползти можно, но сколько времени они на сем потеряют. Это все в нашу пользу. Вторая проблема – продовольствие. С собой мы подняли только на восемь дней. Что будет дальше?

– Предлагаю, Иосиф Антонович, выслать из крепости всех татар. Всех мужчин – от пятнадцати и до пятидесяти. Опасный материал: в любой момент могут в спину ударить. Опять же – лишние рты, – предложил комендант Челяев.

– Принято, – кивнул Реут. – Возьмите казаков у Молчанова и приступайте.

– Еще, господин полковник, – снова заговорил Михайлов; капитан переживал свое неуместное замечание и очень хотел стереть саму память о нем. – Когда поднимались к крепости, видел слева неубранные поля. Может быть, пока персы еще в размышлении…

– Добро, – оборвал его Реут. – Выделите полуроту для фуражирования и завтра же еще затемно спускайтесь с подводами. Возьмите, сколько успеете… Что же, Франц Карлович, возвращайтесь к вашему хану и скажите ему… Очень осторожно скажите, что мы благодарны Аббасу-Мирзе за его великодушное предложение. Но поскольку обстоятельства успели перемениться, мне, полковнику Реуту, требуется новое предписание. Пусть они еще пожуют, поразмыслят. Глядишь, и выиграем денек…

Ночью в Шуше мало кто умудрился заснуть. Комендант Геляев, майор Молчанов и другие казацкие офицеры, взяв с собой по двадцать человек каждый и разделив предварительно город на части, ходили от дома к дому, методично обшаривая комнаты, дворы, хозяйственные постройки. Выли женщины, плакали дети. Мужчины молчали. Не решаясь открыто противоречить вооруженным отрядам, прятали руки за пояс, уводили глаза в землю и копили в душе глухую ненависть.

Выловленных мужчин сгоняли к Елизаветинским воротам. Там они коротали время, оставшееся до света: кто дремал на боку на потрескавшейся от июльской жары земле, кто сидел на корточках, мрачно перекидывая камешки между ладонями, кто прохаживался, кто, стоя, перебирал четки, произнося в уме суры Корана. Сотня казаков верхом и полурота егерей с примкнутыми штыками несли охрану, выстроив два полукольца.

– Срамное дело, ваше благородие, – сказал Молчанов Реуту, когда полковник подъехал посмотреть, как выполнен и этот приказ. – Последнее дело – с бабами воевать. Кричат, щеки ногтями дерут, аж смотреть страшно. Говорю, что не навсегда же уводим, – не верят.

Реут промолчал, толкнул лошадь и выехал на площадь за оцепление.

– Эти бабы, майор, представься им только случай, зарежут тебя быстрее и ловчее, чем ты барана или ту же свинью, – комендант Челяев говорил негромко и не очень-то внятно, оттягивая один уголок рта в усмешке. – Тебя бы в Гянджу, Елизаветполь нынешний, две ночи назад, ты бы сейчас своим станичникам скомандовал: «Пики к бою!..»