Владимир Соболь - Воздаяние храбрости

На этот раз в роли раздражителя выступил генерал Муравьев. Но получилось у него это не слишком удачно. Не успел он подойти к графу, как тот, резко обернувшись, обрушился на Муравьева с упреками. Он кричал о каких-то интригах, что плетутся в армии за его спиной, что он будет выжигать ермоловскую разгульную вольницу, и все прочее, что только может прийти на ум взбалмошному, не слишком уверенному в себе человеку, в секунды, когда нужно действовать быстро и четко, принимая в соображение и свои планы, и неожиданно возникшие обстоятельства.

Муравьев опешил. Он ожидал благодарностей за то, что держал центр под страшным огнем, а получил лишь упреки за чужие действия. Он откозырял и отошел в сторону.

А крепость все усиливала огонь. Именно в эту минуту и оторвало руку князю Ратаеву. Новицкий опустился на колени наложить несчастному жгут и вдруг услышал над головой сбивающуюся, не слишком чистую речь. По акценту он узнал графа Симонича, командовавшего Грузинским полком. Паскевич привечал его, очевидно не видя в сербе будущего соперника. Симонич просил командующего разрешить ему выйти из резерва и ударить на турок. Муравьев, услышавший разговор, превозмог раздражение и поддержал командира Грузинцев.

– Пусть идет! – крикнул Паскевич. – Пусть! Но под вашу ответственность, генерал Муравьев! Вы отвечаете за все головой!

Новицкий затянул последний узел на обрубке руки, вскочил на ноги и попросил Паскевича отпустить его вместе с Грузинцами.

Государю он ничего не сказал, Георгиадису же признался, что хотел в тот момент одного – убраться куда подальше от командира, который не может найти в себе достаточно сил, чтобы сказать «да» или «нет».

– Что же касается опасностей, – добавил Сергей, – отдадим Паскевичу должное: оставаясь рядом с ним, шансов погибнуть всегда ровно столько же, сколько и в первой линии…

Услышав просьбу Новицкого, граф только махнул рукой:

– А! Делайте что хотите!

Но тут же спохватился и крикнул в спину убегающему Сергею:

– Будьте моими глазами там, за рекой! И донесение! Донесение!..

На ходу Новицкий нагнулся, забрал пригоршню пыли с песком и вытер руки от крови несчастного князя Ратаева. Догнал двинувшихся уже Грузинцев и стал в колонну, в первые ее ряды. До реки он шел безоружный, зная, впрочем, что если останется в живых после первых турецких залпов, то подхватит ружье кого-либо из убитых.

Карс-чай Грузинский полк перешел по узкому мосту, почти не замедлившись. Река под аркой была неширокая, мелкая и неслась не столь быстро, как те потоки, что в Кавказских горах прыгали от уступа к уступу. На том берегу Симонич выровнял колонну и, взмахнув саблей, повел ее скорым шагом, торопясь на выручку изнемогавшим егерям.

Они быстро поднялись по каменистому склону и – оказались перед бруствером, плетенным из длинных прутьев и заваленным щебнем. Поверх укрепления торчали чалмы и винтовки. Новицкий не пригибался, но все же зажмурился. Слитно ударил залп почти сотни ружей, и раскаленный воздух ошпарил правую щеку Сергея. Он открыл глаза. Десятка полтора-два Грузинцев упали на землю. Кто лежал, кто корчился от боли. Сергей поднял ружье одного из убитых и незабытым еще движением взял оружие «на руку». Полковник взмахнул саблей, грохнули барабаны, гренадеры пошли на приступ.

Что было дальше, Сергей мог восстановить в памяти едва ли отрывками. Он помнил толпу турецких солдат, ощетинившихся штыками. Но уже не он сам, а руки его помнили мышечные усилия, с которыми он отбил лезвие, направленное в его грудь, и тут же, с шагом, выбросил вперед свое ружье. Острие пробило мягкое, уперлось в твердое. Он рванулся назад, высвободил штык, и огромный турок свалился ему под ноги. Новицкий перепрыгнул упавшего и снова заработал штыком в полном согласии с теми, кто был с ним в этой шеренге.

Донесение, о котором просил Сергея командующий, ему пришлось составлять с чужих слов. Он был занят своим делом и никак не мог отвлечься на то, чем занимались другие. Он не видел атаки егерей Реута, он не заметил марша Вадбольского, разбившего ворота форштадта. Только на следующий день ему рассказали, как полковник Бурцев взял башню Темир-Паша и через ее бойницы начал громить картечью проходы Армянского предместья Карса. А затем ударили батальоны ширванцев и эриванцев, которых повел Муравьев. И этот бросок стал решающим в кровопролитной жестокой битве за крепость Карс.

Новицкий рассказал обо всем государю так, как если бы он сам, оставшись рядом с Паскевичем, наблюдал за перипетиями приступа. Но он знал, что именно этого ждет от него император и те из свиты, что интересовались делом, а не собственным положением. Сам же он мог выделить для себя два эпизода, о которых никак не мог рассказать в шатре императорской ставки.

Ворвавшись в предместье, Грузинцы двинулись по узким улочкам, гоня неприятеля перед собой. Турки не могли устоять перед фронтальным ударом, зато умело прятались за любыми укрытиями и, выскочив обратно сбоку, сзади резали раненых и отставших. Новицкий быстро понял, что его место в третьей шеренге, может быть, одно из безопаснейших, и напрягал все силы, чтобы удержаться между своими. Рядом с ним бежал штабс-капитан Гринфельд, квартирмейстер Грузинцев, почему-то перешедший недавно в пехоту. Сергей помнил его на этой же должности в Нижегородском драгунском. Квартирмейстер был коротконог, полноват и с трудом выдерживал темп и ритм бешеного танца со штыками и саблями. Он пыхтел, задыхался, но поспевал за соседями по шеренге; но вдруг охнул и схватился за ногу ниже колена, очевидно, контуженную турецкой пулей.

Сергей упустил штабс-капитана из виду, как вдруг услышал его отчаянный крик. Взглянув в сторону, Новицкий увидел Гринфельда, борющегося с двумя турками. Те успели уже согнуть несчастного офицера вдвое и резали ему шею кривым огромным ножом.

Сергей заверещал бешено и кинулся на помощь, но его опередили. С десяток штыков вонзились в турок, подняли палачей кверху и перебросили через дувал. Впрочем, бедного квартирмейстера это уже не спасло. Голова его покатилась в пыли и уткнулась в сапог Новицкого.

– Да, чтоб вас!.. – Сергей выругался так страшно и сложно, как никогда еще не приходилось ему за все время службы.

Один из гренадер, возвращавшихся в строй, услышал его слова и остановился перед Новицким.

– Ваше благородие, – сказал он укоризненно, – не дело такие слова повторять. И нам-то негоже, а вам-то тем более. И чёрта поминать нам не нужно. Вдруг лечь придется, как этим туркам, так придется отвечать перед Господом за мысли и слова греховодные.

Сергею сделалось стыдно солдата.

– Ладно, брат, – сказал он, ударив гренадера по плечу, что было вровень с его глазами. – Спасибо за наставление. Впредь буду помнить.