Владимир Соболь - Время героев

На второй день Сергей почувствовал себя сильнее и вознамерился выйти за границы селения. На третий — дошёл до оврага, той самой балки, в которую скатился в далёкую уже ночь побега.

А на четвёртый день уже сам Шавкат потащил его вверх, по направлению к годекану — главной площади их селения. Он ступал, не торопясь, норовя подстроиться к русскому, который и так не умел ходить в гору, да ещё не оправился после болезни. Самому парню казалось, что он еле передвигает ноги, в то время как Новицкий пыхтел и задыхался от непомерных усилий.

Годекан весь был запружен вооружённым народом. Десятки мужчин в самом воинственном возрасте — от двадцати лет и до пятидесяти, — подвесив на плечо шашку, а на спину ружья в чехле, заткнув за пояс рядом с кинжалом ещё пистолеты, расхаживали по камням площади, громко разговаривали друг с другом, гордо откинув голову, то и дело принимали красивые, вызывающие позы, словно позировали для неизвестного наблюдателя.

Впрочем, наблюдатели сразу нашлись. Кроме Шавката с Новицким, десятка полтора седобородых старейшин сидели у стен мечети, что также выходила на площадь. Рассматривали воинов, показывая друг другу на того, на другого длинными посохами, цокали языками, то приходя в восхищение, то сокрушаясь. Новицкий сразу решил, что на скамье и камнях собрались отставные воины, осудить время нынешнее и вспомнить о славном прошедшем; он усмехнулся, ибо хорошо знал подобных людей и одно время опасался, что сам окажется среди них чересчур рано.

Конечно же, вертелись среди взрослых мальчишки; некоторые были ещё настолько малы, что бегали в одних рубашонках, но уже без опаски хватали знакомых и родственников за свисающее оружие, ощупывали ножны шашек, гранёные стволы пистолетов. И более того: на плоских крышах соседних домов толпились женщины и тоже, подобно старикам, рассматривали мужчин и отпускали вслух замечания, как предполагал Новицкий, не менее едкие, чем выходили из уст белобородых отставников.

— Что случилось? — спросил он Шавката.

— Джабраил-бек собирает партию для набега, — ответил сумрачно юноша.

Один джигит, по виду чуть старше Шавката, бросил ему несколько слов на своём клекочущем гортанном наречии. Парень ещё более насупился и потащил Новицкого прочь, взглянув на него едва ли не с ненавистью. Когда обращались не к нему и говорили свободно, Сергей улавливал лишь общий смысл сказанного. Кажется, приятель кричал его сторожу, что тот, мол, уже запасся добычей, но никак не может распорядиться товаром. Шутка, по-видимому, заключалась в утверждении, что ненужную вещь можно добыть, ничем не рискуя.

Сергей подумал, что среди разгорячённой толпы ему, чужаку, находиться небезопасно. Любой мог выстрелить, ударить кинжалом, шашкой, просто чтобы показать своё молодечество, как показывают свою жестокую удаль на беззащитных животных. Единственное, что охраняло его, — имя Джабраил-бека, поскольку он всё-таки считался его имуществом. Но предложить Шавкату покинуть годекан ему показалось стыдным. Новицкий решил положиться на волю Божью (ибо не один ли у них Бог, как утверждала Зейнаб) и только поудобнее перехватил палку, на которую порой опирался.

Бека и Зелимхана он увидел в одном из уголков площади. Джабраил, подбоченясь, сидел на камне, а Зелимхан стоял рядом. Воины же один за другим подходили к ним, ведя лошадей в поводу, и останавливались. Одноглазый осматривал животное, проверял мешки, притороченные к седлу, хлопал человека по газырям черкески и отпускал. Сергей спросил Шавката, что делают эти двое?

— Проверяют — готов ли джигит к походу. У каждого должно быть оружие, и в исправности. Каждый должен иметь при себе сорок пуль, бурку, запасные чувяки и провизию.

— Еду тоже считают? — поинтересовался Новицкий.

Из ответа Шавката выходило, что каждый воин должен был взять с собой двадцать пять фунтов хлеба, семь фунтов копчёного курдюка и фунтов пять пшеничной муки, чтобы приготовить бузу [76] Любимый напиток горцев. Чаще всего не хмельной. . Кавалерийский опыт Новицкого сказал ему, что без обоза такое количество снеди не увезти. А какие же подводы пройдут по этим горам, и как они смогут спрятаться от возможной погони....

— Тяжело лошадям, — согласился Шавкат, впервые посмотрев на русского с уважением, как на человека, который понимает дело . — Но они и не будут возить всё с собой. Сложат в лесу, оставят охрану, а дальше полетят налегке.

Как понял его Новицкий, набеговая партия поделится на три неравные части. Первые две отправятся в разные стороны за добычей, а третья останется охранять запасы и кашеварить. Сергей сообразил, что ему предоставляется неожиданная возможность — узнать, как планируются, как подготавливаются, как проводятся разбойничьи рейды горцев. И он принялся расспрашивать юношу о мельчайших подробностях, стараясь запомнить как можно больше, хотя и не знал, сумеет ли распорядиться добытыми сведениями.

— Нет, — отвечал Шавкат, — лошадей они не подковывают. Копыта укрепляют, когда водят медленно у костра рядом с жаром и дымом. Ещё их можно обмотать мокрой кожей. Та высохнет и сдавит копыто. Горские лошади не то, что равнинные, они не боятся камней... В плен берут и детей, и взрослых. Но если кто-то в партии вдруг погибнет, взрослых зарежут, а детей всё равно оставят. В Анапе за красивого мальчика можно выручить столько, что небольшой семье хватит прокормиться до конца года... Вот, русский, слышишь — поют...

Группа молодых воинов, очевидно уже показавших себя Зелимхану, сидела на краю площади. Сильные, здоровые люди, все похожие и одеждами, и фигурами, и мрачно-торжественным выражением лиц, поднимали к небу задорную песню. Шавкат, увидав, что Новицкий прислушивается, начал быстро передавать её простым, прозаическим языком:

— Надоели мне эти молодцы, надоели аульные храбрецы... Взял я бурку, накинул на себя быстро... Снял с гвоздя хорасанскую шапку, встряхнул два-три раза, мигом надел на голову... Взял мисри — египетский меч, навесил... проверил я свой кирим — винтовку крымскую, — за спину её я закинул, прикладом голубым кверху... Конь мой топает твёрдым копытом, как невеста он убран к свадьбе... Поскачем, молодцы, на равнину в Загорье в мягкую страну Цор... Где упадёт рука наша — плач поднимется, куда нога ступит — там пламя вспыхнет... Захватим мы дев прекрасных, сияющих, как утренние листья в росе... Поймаем бойких мальчиков, цветущих здоровьем...

Страна Цор, или Загорье, — так, уже знал Новицкий, в горах называют Грузию. Мисри, объяснил ему Шавкат, довольный тем, что знает всего больше, чем русский, особого вида сабля, на которой выгравировано приветствие Мохаммеду. Голубой цвет приклада крымских, особенно дорогих винтовок получался, когда его обделывали костью.