Владимир Соболь - Время героев

Но впредь Новицкий старался быть по возможности осторожным. Если у девушки хватило храбрости отправиться за снеговые вершины, неужели он не сможет запастись нежностью и терпением. И сейчас, как ни сжигало его желание, пальцы и губы его двигались медленно, плавно, словно освобождая из-под покровом хрупкий и драгоценный сосуд...

Потом Зейнаб отвернулась.

— Тебе было нехорошо? — всполошился Новицкий.

— Мне всегда хорошо, когда ты рядом. Но если после близости я лягу на правый бок, то смогу подарить тебе сына. А я думаю, что настала уже пора.

Поскольку Зейнаб не могла его видеть, Сергей поджал губы и почесал за ухом. Он-то совсем не был уверен, что готов и способен сделаться не только мужем, но и отцом.

— Мужчина всегда хочет сына, между тем рассуждала Зейнаб. — Говорят же — дочь разрушает дом, а сын умножает. Я говорила тебе, что отец собирался меня убить. Тогда, он думал, наверняка родится Шавкат.

Сергей стиснул зубы и обхватил узкое тело жены.

— Мне всё равно, — шепнул он ей в ухо. — Пусть родится сын, пусть будет дочь. Но я уже люблю его или её одинаково. Ведь это же наш ребёнок.

— Но я хочу родить сына, — повторила Зейнаб упрямо. — Я хочу быть тебе хорошей женой. И когда я приеду в аул, я хочу сказать матери, что ношу твоего сына под сердцем.

— Зачем тебе возвращаться в аул? — опять всполошился Новицкий.

Зейнаб быстро перевернулась в его руках и прильнула горячим телом.

— А! Так русские не знают и этого, — заговорила она быстро, поддразнивая, в то время, как ручки её отправились в увлекательное путешествие по телу Новицкого. — Когда девушка выходит замуж в чужое селение, через полгода она должна навестить родных и привезти им подарки. Ты пошлёшь подарки моим отцу, матери, брату?

— Даже Джабраил-беку, — усмехнулся Сергей. — Хотя тому я охотнее отправил бы пулю. Так же как Зелимхану.

— Ты забыл. Зелимхан больше никогда не возьмёт в руки оружие. Он так и будет лежать в постели, пока Аллах не пришлёт за его душой ангела Смерти. Зачем мужчине нужен беспомощный враг?

— Какой же мужчине надобен враг? Мёртвый?

— Мёртвый лучше всего, — охотно подтвердила Зейнаб. — Но если живой, то сильный. У слабых людей не бывает сильных врагов. Абдул-бек — вот кто твой настоящий враг. И значит, ты очень сильный.

Новицкий мог, наверное, постараться объяснить жене, что враг Абдул-бека — совсем другой человек. Что он сам заслужил ненависть бека вовсе не своими достоинствами, а лишь некоторыми отношениями с генералом Мадатовым. Но ему совсем не хотелось разочаровывать любящую его женщину, тем более что пальцы её продолжали своё скрытое от глаз дело настойчиво, умело и ловко.

— Ты хочешь? — спросил он Зейнаб, приподнимаясь на локте, чтобы зрение подтвердило — ощущения его не обманывают.

— Кобылица никогда не насытится, — шепнула та, поворачиваясь на спину и подтягивая колени. — А жеребец может утомиться даже после одной отчаянной скачки.

— Ну знаешь ли, — усмехнулся Сергей, принимая вызов, звучащий над землёй от сотворения мира. — Как говорят в России: конь хоть и стар, но борозды...

Потом Зейнаб быстро уснула, а Новицкий оделся, погасил свечу и пошёл к себе. Сегодня же, по горячим следам своего путешествия в Казикумых, он хотел отправить донесение Георгиадису. Абдул-бек, безусловно, сделался его личным врагом, но отнюдь не перестал быть врагом Российской империи. А потому решение наболевшей, нагноившейся даже проблемы интересовало Санкт-Петербург не менее, чем Тифлис, хотя, может быть, и слабее, чем самого Сергея Новицкого...

Въехав в аул, Абдул-бек распустил нукеров. Один Дауд сопровождал его до самого дома, но когда Зарифа, жена бека, вышла и взяла Белого под уздцы, отъехал и он. Бек молчал, сидя в седле, молчал, спешившись, не проронил и слова, когда вошёл в саклю. Латиф и Халил, черноглазые бойкие ребятишки, кинулись было навстречу отцу, но мать обхватила их коричневыми, сморщившимися от тяжёлой работы руками и удержала на расстоянии. Абдул-бек повесил винтовку и шашку на колышки, подумал и присоединил к ним ещё один пистолет. Второй он оставил за поясом, а с кинжалом не расставался, даже когда спускался к жене. По крутой, скрипучей лестнице поднялся на второй этаж, лёг на тахту, вытянулся до хруста в позвоночнике и зажмурился от удовольствия. А закрыв глаза, разрешил себе задремать, отдохнуть после нескольких дней скитаний в горах. Он лежал навзничь, чуть закинув голову, поднимая остроконечную бороду к потолку, и дышал ровно; широкая грудь его то поднималась, едва не разрывая ветхую ткань бешмета, то опадала.

Так он пролежал, наверное, больше часа, а потом ресницы его дрогнули, он пропустил выдох и вдруг извернулся, одновременно быстрым и мягким движением поднялся, вынимая кинжал из ножен, но тут же отпустил рукоять. На ковре посередине комнаты сидел Джамал.

Абдул-бек не мог сдержать довольной улыбки. Это отец учил его двигаться бесшумно и в доме, и во дворе, и в лесу, и даже на осыпном склоне. И сам Джамал даже в свои семьдесят с лишним лет мог ещё показать многим молодым воинам, как надо скрадывать и врага, и зверя.

Джамал тоже оглядывал сына, не скрывая своего удовольствия. Мальчик вырос сильным и ловким мужчиной. Его боятся чужие и уважают свои. Он сумел передать ему многое из того, чему выучился сам: держаться в седле, стрелять, рубить кинжалом и шашкой. Если бы он только смог объяснить ему, что не всегда нужно действовать, что иной раз лучше остановиться: удержать удар или выстрел. Но если бы, спросил он себя, если бы лет тридцать-сорок назад его собственный отец, дед Абдула, решил бы удержать его от сражения, подчинился бы он, принял бы мудрость седобородых? И честно ответил себе самому — нет.

— Тебя не было восемь дней, — сказал он сыну, не спрашивая, не упрекая, а только отмечал факт, известный обоим.

На самом деле Абдул-бек отсутствовал больше месяца. Но должен был вернуться давно, и те восемь дней, о которых сказал Джамал, были лишними. Семья начала уже беспокоиться. Бек понял это и чувствовал, что дол гжён был объяснить, оправдаться хотя бы перед отцом.

— Зелимхан умер, — сообщил он коротко, но, помолчав, добавил: — Аллах решил освободить его от мучений.

— Он был храбр. Чья пуля попала в шею?

— Бетал, брат Мухетдина, аварца из аула Анцух. Он несколько раз ездил со мной, но вдруг решил пойти с русскими. Я убил его, и теперь его братья будут искать моей смерти.

— Трудно прожить, не встретив ни одного врага. Чужая ненависть укрепляет руку, делает зорким глаз, а слух чутким. Всё же скажу: лучше всего враг выглядит мёртвым.

— Но часто приходится хоронить друзей, — заметил Абдул-бек и смутился, потому что Джамалу на своём веку приходилось опускать в землю знакомых джигитов куда чаще, чем ему самому.