Джеймс Купер - Избранные сочинения в 6 томах. Том 5.

Высказав это утешение, олдермен ван Беверут счел уместным до поры до времени прекратить беседу. Мы еще увидим, насколько ему удалось укрепить молодого человека в верности своей избраннице, а сейчас сочтем уместным лишь повторить снова, что волнующая сцена, свидетелем которой был молодой землевладелец, доставила ему немалое удовольствие, так как за всю его недолгую и однообразную жизнь ему не доводилось переживать ничего подобного.

Все спали, один Ладлоу почти до утра оставался на палубе. Ночью он на час-другой прилег на подвесную койку; но стоило ветру чуть громче обычного зашелестеть в снастях, как он пробуждался от своего чуткого сна. Всякий раз, как вахтенный начальник тихо окликал часовых, он поднимал голову и зорко оглядывал темный горизонт; он тотчас просыпался, как только крейсер взлетал на высокую волну. Он был уверен, что бригантина где-то близко, и во время первой ночной вахты все ждал внезапной встречи с ней в темноте. А после того как надежда эта не оправдалась, молодой капитан решил сам прибегнуть к хитрости, чтобы заманить в ловушку моряка, столь искусного и неистощимого на всякие выдумки.

Около полуночи, когда сменялась вахта и вся команда была наверху, капитан приказал спустить шлюпки. Сотня матросов королевского крейсера при помощи талей быстро справилась с этим нелегким делом, которое на судне с небольшим экипажем потребовало бы огромных усилий. Когда четыре маленьких суденышка были спущены на воду, матросы сели на весла, готовые действовать. Ладлоу приказал надежным офицерам принять команду над тремя шлюпками поменьше, а в четвертую сел сам. Наконец все приготовления были закончены, каждый получил от капитана особые инструкции, шлюпки, отвалив от крейсера, разошлись в разные стороны, и их поглотил мрак, окутывавший океан. Шлюпка Ладлоу не проплыла и пятидесяти морских саженей, как капитан еще раз убедился в бесполезности поисков; ночная тьма была до того густой, что даже со столь небольшого расстояния он едва мог различить мачты собственного судна. Пройдя по компасу минут десять или пятнадцать и держа против ветра, молодой капитан приказал гребцам сушить весла и приготовился терпеливо ждать результатов своей затеи.

Прошел час, но ничто не нарушало тишины, кроме мерного рокота океана, на котором было легкое волнение, редких ударов весел, необходимых, чтобы удержать шлюпку на месте, да тяжелого сопения кита, всплывшего подышать на поверхность. Небо было затянуто мглой, ни одна звезда не проглядывала сквозь нее, чтобы оживить хоть немного этот пустынный и безмолвный уголок океана. Гребцы, сидя на банках [135] Банками на шлюпках называются скамейки для гребцов и пассажиров. , клевали носом, и молодой капитан готов уже был признать бесполезность своего плана, как вдруг где-то неподалеку послышался шум. Это был один из тех звуков, какие понятны лишь моряку, и чуткому уху Ладлоу он сказал ничуть не меньше, чем сухопутному жителю самые ясные слова. Послышался тягучий скрип, за которым последовал глухой шорох снастей, трущихся о мачту или раздутую парусину; потом парус заполоскал под напором ветра, и тотчас все смолкло.

— Слышите? — взволнованно проговорил Ладлоу, понизив голос почти до шепота. — Это бригантина перенесла грота-гик. Налегай, молодцы, изготовиться к абордажу!

Матросы живо стряхнули с себя сон; они налегли на весла, и через мгновение впереди показалось судно, шедшее под парусами во мраке.

— Навались, навались, ребята! — продолжал Ладлоу, увлеченный погоней. — Мы идем наперерез, ему от нас не удрать! Налегай дружней, молодцы, все разом!

Превосходно вышколенные матросы как нельзя лучше делали свое дело. Еще секунда — и вот судно уже совсем рядом.

— Один удар весел, и он наш! — крикнул Ладлоу. — Бросай абордажные крюки! К бою! На абордаж!

Эта команда подействовала на людей, словно звук боевой трубы. Громкие крики, бряцание оружия и топот на палубе возвестили об успехе дела. Среди невообразимого шума и всеобщей сумятицы матросы Ладлоу действовали самым решительным образом. Громкое «ура» разнеслось далеко вокруг, с других шлюпок в небо взвились ракеты, гребцы подхватили боевой клич во всю силу легких. Потом короткая вспышка, казалось, озарила весь океан, грохот пушки с «Кокетки» присоединился к общему шуму. На крейсере вспыхнули огни, чтобы его легко можно было найти в темноте, а на подоспевших шлюпках горели фальшфейеры [136] Фальшфейер — бумажная гильза, набитая составом, горящим ярким светом. Зажигается ночью на судах для указания места. , словно нападающие спешили запугать противника своей численностью.

Среди всего этого шума, так внезапно нарушившего невозмутимое спокойствие ночи, Ладлоу взволнованно озирался вокруг, чтобы не упустить главную добычу. Матросам всех шлюпок он еще раньше, вместе с другими указаниями, подробно объяснил, когда входить в каюты и как поступить с Бороздящим Океаны; и теперь, едва они овладели судном, молодой моряк бросился в капитанскую каюту, и сердце его билось еще сильнее, чем в пылу абордажа. Отдраить люк под ютом [137] Ю т — пространство палубы от кормовой оконечности судна До первой от кормы мачты, а также кормовая надстройка, которая простирается от борта до борта. и бегом спуститься по трапу было делом одной секунды. Но тут торжество сменилось горьким разочарованием. С первого взгляда он понял, что грязь и смрад, царившие здесь, были бы немыслимы в чистых и даже элегантных каютах бригантины.

— Да это не «Морская волшебница»! — громко воскликнул он в порыве внезапного удивления.

Благодарение богу! — отозвался чей-то дрожащий голос, и вслед за тем из каюты выглянуло испуганное лицо. — Мы знали, что разбойник близко, а как услышали крики, то решили — не иначе, как ему помогает бесовская сила!

Кровь, так и кипевшая в жилах Ладлоу, бросилась ему в лицо, руки у него опустились. Он поспешно скомандовал своим людям вернуться в лодки и ничего не трогать на судне. Затем капитан королевского крейсера обменялся несколькими словами с незнакомым моряком, выбежал на палубу и быстро спрыгнул в шлюпку. Шлюпка отвалила от судна, принятого за бригантину, в тишине, нарушаемой лишь песней, которую, как видно, запел человек, ставший к рулю. О мотиве мы можем сказать только одно: что он как нельзя более подходил к словам, а из слов удалось разобрать всего часть стиха — если только его вообще можно назвать стихом, — несомненно сочиненного человеком с истинно морским складом ума. Но мы целиком полагаемся на запись в судовом журнале, сделанную упомянутым моряком, а ведь он, возможно, и ошибается; так или иначе, запись в журнале свидетельствует, что он пел ту самую песню, которую мы поставили эпиграфом к этой главе.