Виктор Потиевский - Всадник времени

— Просите!

— Здравия желаю, господин фельдмаршал! По вашему вызову прибыл!

— Здравствуйте, господин полковник! Присаживайтесь.

— Благодарю.

— Докладывайте подробности.

— Сто шестьдесят третья дивизия противника, окружённая нашими силами в Соумуссалми и западнее Хилконниеми, явно готовится к прорыву. По данным моей разведки, зашевелились, перегруппировываются, идёт движение. Сорок четвёртая мотодивизия красных, о которой вы знаете, уже частично продвинулась для поддержки окружённых частей. Дополнительно приданная вами артиллерия расставлена по позициям.

— Всё правильно. В рождество они и попробуют прорваться. Полагая, что у нас всё-таки праздник. Да и ждать им некогда в окружении. Встретим их. Надо твёрдо удержать оборону, одновременно используя мелкие мобильные отряды.

— Как обычно?

— Да. Надо совсем перерезать сообщение и всякую связь между основным составом сто шестьдесят третьей и частями возле Хилконниеми. Они будут прорываться. И когда они иссякнут, измотанные нашей обороной, а это будет примерно через двое суток, мы и ударим всеми имеющимися там силами, — фельдмаршал с полминуты помолчал. — Если вам всё ясно, действуйте, господин полковник. А мы не дадим подойти к ним на помощь сорок четвёртой дивизии.

— Слушаюсь!

— Вы подтвердили мои предположения об их попытке прорыва. Теперь есть полная ясность.

— Разрешите идти?

— Успеха вам, господин полковник!

— Благодарю, господин фельдмаршал!

Моложавый и крепкий Сииласвуо ушёл, щёлкнув каблуками. Фельдмаршал взял со стола дымящуюся гаванскую сигару, толстую и крупную, и глубоко затянулся. Дым был медово-ароматный, горьковато-терпкий и одновременно со сладковатым привкусом. И синий.

Подошёл к карте на стене.

По всей линии обороны с приближением Рождества положение более или менее стабилизировалось. На Карельском перешейке, как и по всему фронту, противник потерял людей и техники в несколько раз больше, чем обороняющаяся финская армия.

Это понятно, противник наступает, штурмует, потому и потери. Но... теряя живую силу и технику, красные почти не продвинулись, точнее, совсем немного продвинулись на финскую территорию. Многие их жертвы оказались неоправданными.

Фронт растянулся на огромное расстояние — от финского залива почти до самого Северного Ледовитого океана. На отдельных участках батальон или даже рота финнов сдерживали натиск целой дивизии, а то и двух. Конечно, сама природа помогала. И скалы, и леса. Да и трескучий мороз этой зимы стоял на стороне Маннергейма. Его воины были лучше подготовлены к зимним условиям войны и намного легче переносили морозы. Всё-таки родная, привычная стихия.

Да и на море береговые батареи отразили натиск русских кораблей. Советские крейсеры не смогли близко подойти к финскому берегу. Тяжело досталось батареям Койвисто. Русские линкоры и крейсера обстреливали их. И авиация бомбила. А они, как и другие береговые батареи, не подпустили русских к финскому берегу. И на Ладоге тоже береговая артиллерия не только держит оборону с озера, но и серьёзно помогает огнём сухопутным частям.

Всё это постоянно существовало, двигалось, гремело и стреляло в напряжённом сознании фельдмаршала. И постоянно систематизировалось, обобщалось в его мозгу.

Он помнил всё, до мелочей. Сказывался огромный военный опыт боевого генерала, исключительная тренированность памяти и блестящая теоретическая подготовка. Умение политически осмыслить ситуацию и сделать единственно точные, не только военные, но и политические, психологические ходы — в приказах, в печати, — высоко поднимающие боевой дух армии в тяжелейших условиях. Когда армия противника многократно превышает свою и в людях, и в технике.

Он постоянно анализировал, просчитывал, взвешивал, систематизировал. Выстраивал общую стратегию войны, принципы тактических действий. И отдавал исполнение тактических операций своим командирам частей и соединений. Постоянно и внимательно выбирал и продвигал талантливых и убирал тех, кто слабее. Одновременно осуществлял полный и детальный контроль за всем ходом войны: боевые действия, снабжение армии, защита городов от авиации и многое, многое другое.

Он воспринимал свою армию и страну как единый живой организм и буквально ощущал не только тревогу, но и боль там, где появлялась опасность прорыва противника или опасность больших потерь. И заранее упреждал, принимал меры, помогая своим генералам и полковникам, особенно майорам и капитанам, которые, порой, принимали командование соединениями и группами, где командиром должен быть генерал.

Уже сейчас, после трёх недель войны, он прекрасно понимал, что эта война не должна, не может быть долгой. Леопард, даже очень смелый, ловкий и сильный, не может воевать со слоном. Он должен убежать от слона, иначе тот его растопчет. Но леопард убежать может. А Финляндии убегать некуда. Поэтому нужен мир. И вот сейчас, жестоко воюя за свою землю, не щадя жизней своих сынов, Суоми отвоёвывала право на заключение мира с Советской Россией. И чем дольше он, Маннергейм, сумеет удержать Красную армию, чем больше будет у неё потерь, тем менее тяжёлым и кабальным будет будущий мир. А что мир вскоре будет, фельдмаршал не сомневался. Иного выхода нет, он это прекрасно понимал.

Он, как никто другой, знал русскую армию, ресурсы России, Советского Союза. Знал психологию и русских, и финнов. И имел поистине уникальную собственную подготовку, образование и опыт, наложенные на редкий природный дар интуиции и предвидения. И вряд ли кто-либо иной, если бы вдруг не было в истории Финляндии Маннергейма, смог бы вообще развязать эти смертельные военно-исторические узлы для Суоми, как это сделал он, Маннергейм. И в восемнадцатом. И в тридцать девятом. И во Второй мировой войне.

Он изучил военные конфликты Советского Союза. И, прежде всего, с японцами на Халхин-Голе. Он знал, что японцы — серьёзные вояки. И понял, что в дальневосточной операции военное руководство красных действовало талантливо, а не так, как это делалось здесь, в Зимней войне с Финляндией. Как будто Господь помог ему, что советским фронтом в Зимней войне командовал не генерал Жуков, который в это время руководил группой войск, расположенной в Монголии, а маршал Ворошилов. Но его, вскоре после войны с Финляндией, Сталин сместил с должности Народного комиссара обороны СССР.

Маннергейм был уверен, что справился бы со своей задачей обороны страны при любом полководце у противника. Но и понимал, насколько ему помогают, мягко говоря, не талантливые действия советского командования. Знал, что их ошибки вызваны многими причинами. Но, во многом, и его делами. Русские бросали в бой новые дивизии, которые увязали в снегах и лесах, атакованные финскими мобильными лыжными отрядами, партизанами, и не доходили до фронта. До окружённых своих частей, им на выручку. Он понимал по этим мало продуманным действиям русского высшего командования, что оно не ожидало такого мощного и стойкого сопротивления финнов. С глубоко эшелонированной обороной. С его линией «Маннергейма». С контратаками и контрударами даже крупных сил. Ему было очевидно, что высшее военное командование СССР в определённой степени растеряно.