Александр Дюма - Сесиль

Прощайте, Сесиль, я поручаю прекрасному золотистому облаку, сияющему, словно колесница неведомого ангела, лететь к Вам с моими воспоминаниями; оно тихонько плывет в сторону Франции по небу такой прозрачности, какое в наших условиях даже трудно себе представить; вот сейчас оно распластывается, принимая форму орла с расправленными крыльями, чтобы лететь быстрее; спасибо, прекрасное облако, спасибо; передай ей привет и скажи, что я люблю ее.

Прощайте, будь моя воля, я не расстался бы с Вами, и Бог знает, до чего бы это меня довело: Вы, верно, заранее опасаетесь моих бесконечно длинных писем, а мне, мне так хотелось бы получить от Вас хоть одну строчку, хоть слово, пускай даже слог.

Еще раз — прощайте, еще раз — я люблю Вас; прощайте, прощайте…

Письмо было длинное, но Сесиль оно показалось слишком коротким; она читала и перечитывала его весь день. Работая над своим прекрасным свадебным платьем, бедная девочка тихонько повторяла фразы, написанные женихом, но словно этих фраз ей было мало, иногда она брала в руки письма, чтобы полностью убедить себя и успокоить соприкосновением с бумагой и видом почерка.

Тем временем работа над платьем продвигалась; как мы уже говорили, то была гирлянда вышитых цветов, которая обвивалась вокруг, поднимаясь спереди до самого пояса и разделяясь там на ветви. Некоторые из них шли вдоль корсажа, остальные же причудливо переплетались у рукавов; что касается основного фона платья, то он должен был оставаться гладким.

Итак, платье наполовину уже было готово, и поскольку Анри, по всей вероятности, суждено отсутствовать еще месяца три-четыре, к его возвращению платье будет готово полностью.

Время от времени маркиза справлялась о путешественнике, но таким тоном, словно спрашивала о постороннем человеке. К этому браку маркиза стремилась не из дружеских чувств к Анри, а скорее из неприязни к Эдуарду. Ей не хотелось, чтобы внучка стала женой банковского служащего — вот и все.

А между тем дни шли за днями: Сесиль знала, что раньше чем через полтора месяца ни одно судно не покинет Гваделупу. Анри писал об этом, и она запомнила. Потому и ждала терпеливо все указанное время, затем, по прошествии двух месяцев начала беспокоиться. И вот, наконец, однажды утром, с трудом сдерживая охватившую ее бурную радость, Сесиль получила новое письмо:

«Я еду, дорогая Сесиль, еду!

Корабль, с которым я посылаю это письмо, опередит меня всего на неделю, а возможно даже, я прибуду в то же время, что и письмо, если не раньше, так как „Аннабель“ считается отличным парусником.

Понимаете, Сесиль? Я еду, я стал богатым. На своих товарах я выручил сто процентов и сразу возместил пятьдесят тысяч франков г-на Дюваля. Мне остаются еще пятьдесят, а кроме того, дядя снабжает меня товаром, который может стоить сто тысяч экю. И еще он дает мне сто тысяч франков в качестве свадебного подарка.

Моя горячо любимая Сесиль, представляете, в каком восторге я пребываю? Я непрестанно спрашиваю капитана, правда ли, что выход в море намечен на 8 марта.

Он отвечает, что да и что, если только ветер не переменится, мы непременно выйдем именно в этот день; но сейчас ветры дуют с завидным постоянством, и, стало быть, ничто нас не задержит, я на это надеюсь.

Боже мой! Боже мой! Значит, это правда: я снова увижу мою горячо любимую Сесиль, моего дорогого ангела! Значит, это правда: веемой страхи оказались бессмысленны! Значит, это правда: доброта твоя, о Боже, беспредельна, и удача, не оставлявшая меня до сих пор, предвещает удачу, которая будет сопутствовать мне до самой Франции!

Боже мой, доброта твоя неизбывна, ты велик и милосерден, благодарю тебя.

И потом, Боже, не потому ли, что она молится тебе, что она печется о нас, ей воздается и за нее и за меня?

Впрочем, у меня есть товарищ, есть с кем разделить радость и счастье: Сэмюель, бедный Сэмюель, помните, Сесиль, рулевой, о котором я вам говорил; несчастный, ему не хватало нескольких сотен франков для осуществления своей мечты, как нам — нескольких тысяч. Представляете, тысячи экю оказалось довольно, чтобы составить счастье человека! Эту тысячу экю я дал ему от Вашего имени, Сесиль. По возвращении он женится на Дженни, и если первый его ребенок будет мальчиком, он назовет его Анри, а если девочкой, он назовет ее Сесиль.

В результате бедный Сэмюель не меньше меня торопится теперь уехать.

Неделя! Как это долго, целая неделя! Неделю ждать, не приближаясь к Вам. На корабле или в экипаже, подталкиваемый крылом ветра или влекомый добрыми лошадьми, чувствуешь, по крайней мере, что перемещаешься, продвигаешься, приближаешься к цели; в движении есть свое утешение. Мать успокаивает нас, когда мы маленькие, надежда — когда мы становимся взрослыми. По правде говоря, мне думается, я предпочел бы провести лишних две недели в море, только бы тронуться в путь немедленно.

Поэтому я почти сомневаюсь, отправлять ли Вам это письмо, Сесиль. Если Вы любите меня так же, как я Вас, что, боюсь, невозможно, и если наше судно из-за встречного ветра или непредвиденной случайности задержится на неделю-другую, а то и на месяц, в какую пытку превратится ваша жизнь, связанная с постоянным ожиданием! О, ждать Вас, Сесиль, знать, что Вы стремитесь ко мне, и не иметь возможности броситься Вам навстречу. О, я чувствую, что для меня это было бы страшным, невыносимым, неслыханным несчастьем; я чувствую, что это было бы хуже, чем не иметь от Вас известий, и все-таки у меня не хватает духа заставить себя не кричать: „Я еду, Сесиль, еду, ждите меня!“

Да, ждите меня, моя обожаемая Сесиль, да, я еду, мчусь; ждите меня, я здесь, я рядом с Вами, я у Ваших ног. Скажите, что Вы любите меня, Сесиль, ведь я Вас так люблю!

Никакого прощай, Сесиль, через неделю я выезжаю. До встречи, Сесиль, до встречи. Ждите меня с минуты на минуту. Еще раз, Сесиль, я еду!

Легко понять, какое впечатление произвело на девушку подобное письмо. Она упала на колени перед распятием и стала возносить благодарственные молитвы, затем побежала к маркизе сообщить хорошую новость; но маркиза с увлечением читала новый роман, вымышленные любовные перипетии которого интересовали ее куда больше, нежели реальная любовь внучки; тем не менее она со всей искренностью поздравила Сесиль, поцеловав ее в лоб.

— Ну что же, дитя мое, — сказала она, — теперь ты видишь, как неразумно поступала твоя бедная мать, вынашивая планы брачного союза с Дювалями, а я оказалась права. И стало быть, своим счастьем ты обязана мне одной, никогда не забывай об этом, дитя мое.

Сесиль вернулась к себе со щемящей болью в сердце. Упрек, сделанный ее матери в такой счастливый для девушки час, перевернул ей всю душу. Она преклонила колена, чтобы прежде всего возблагодарить Господа Бога, а затем испросить прощения у матери.