Алексей Воронков - Марь [litres]

Отец Ерёмы был плоть от плоти своего народа, и он знал все его традиции и предания. Это от него сыновья его узнали, что садиться за пустой стол нельзя, – будешь в жизни обездоленным. И дверь нельзя ночью держать открытой – может войти злой дух. Вот и про сон он хорошо сказал: не спи долго – душа может заблудиться.

Но, чтобы рано вставать, нужно рано ложиться, учил покойный Афанасий сыновей. Ну а его сама жизнь наставила на такой распорядок. Раньше-то в тайге электричества не было, жили при кострах, позже, когда переселились в рубленые хаты, – при жирниках. Это уж потом появилась своя электростанция. Только у стариков так и осталась привычка ложиться рано. У них ведь телевизоров здесь нет, ну а книги читать они не приучены. Это молодежь на ночь стала шелестеть страницами, потому и засыпают порой за полночь. Что до Ерёмы, то он выбрал для себя отцовский способ существования. Когда учился в школе, он еще что-то там читал – библиотека-то в поселке своя была, – однако, став семьянином, отдал всего себя работе. И лишь иногда, глядя на то, как его дети листают книжки, сильно завидовал их молодой беспечности познания. Глянет и вздохнет, и снова потеряется в своих неясных мечтах, и снова заживет обычную свою жизнь.

…Конечно, и Ерёма мог бы еще поспать, но надо было кормить собак и оленей. Отец его говорил так: сам не поешь, а этим дай корма. Они ж, мол, не люди, сами накормить себя не могут.

Встал он, как всегда, легко. Одевшись, взял с плиты большой калан с бурдой, наваренной еще с вечера, открыл уркэ и вышел из дома.

На дворе в эту утреннюю предзимнюю пору было свежо и зябло. Все вокруг – и крыши домов, и неубранная ботва в огороде, и старая трава – было покрыто куржаком.

– Мороз был ночесь хорошай, земля-та вон как закоковела… Эвон и тайга поседела – будто бы бабка старая стоит, – поздоровавшись с Ерёмой, сказал Фрол. Этот тоже чуть свет на ногах. Не любит разлеживаться. Все у него дела, дела…

Ерёма что-то сказал ему в ответ, однако разговоры водить было некогда. Нужно животину вначале накормить. С этими мыслями он и отправился дальше.

На стылой земле, опустив морды на толстые лапы, лежали две пушистые светлые лайки, похожие на разжиревших тюленей. Тунгус и Белка. Будто бы тоже закуржевели за долгую ночь, и то не шерсть на них была, а толстый слой инея. Услышав хозяина, они лениво оторвали свои туловища от земли и поплелись к нему навстречу. В таежных поселках редко где увидишь конуру – разве что пришлые где поставят. А так вольными, что те цыгане, живут здесь собаки, и что такое цепь, они не знают.

Ерёма поставил перед псами кастрюлю и пошел кормить оленей. Они у него жили в загородке – смирные, доверчивые. Он их любил не меньше своих псов. Такие же верные спутники его жизни. Ну что бы он без них?.. Нет оленя – нет эвенка. Эти слова передаются у орочонов по наследству. Вот и дед его говорил: «Охотнику нужны олени, как глухарю крылья».

Об оленях Ерёма знал не меньше, чем его брат Ефим, который пошел по пастушьей части. Все они были из племени оленных людей, так что знания им передавались по наследству. Поэтому не только мужчины, но и женщины могли без труда различить оленей и по полу, и по возрасту, и по хозяйственному назначению, по характеру, по экстерьеру, повадкам. Ведь первое, что видит народившийся на свет тунгус, – это его мать и олень…

К зиме олешки, а их у Ефима было две пары, считай, на целую упряжку, успели сменить свой летний коричневый окрас на серый. Увидев хозяина, те потянулись к нему через заградок мордами. Потрепав их за холки и почувствовав в душе какой-то добрый прилив, он невольно улыбнулся, после чего взял из-под навеса охапку сена и бросил ее оленям. Туда же добавил и приготовленные специально для корма молодые кустарниковые побеги. Олень больше всего любит оленчину – мхи да лишайники, но тут приходилось кормить их чем бог послал.

Какое-то время Ерёма стоял у заградка и молча наблюдал за тем, как олешки медленно и старательно пережевывают пищу.

Красавцы!.. Вон тот, что побольше – бык-трехлеток, негаркан – это его гордость и надежда. Он у него передовой. По-местному – нара или бэрэтчик. Он же у Ерёмы и верховой – учак, – на нем он на охоту в тайгу ходит. Ерёма помнит, как тот появился на свет. Это произошло на его глазах. Он тогда пришел кормить оленей, а тут оленуха, его зрелая важенка Олекма, которая, казалось, еще недавно была яловой молодой вонделкой, решила разродиться. И ведь какого богатыря-суюкэна родила! Увидев его, Ерёма сразу понял, что это будет вожак. Так оно и случилось.

Но вначале был долгий путь взросления. Рожденный ранней осенью Гилюй, а так назвали теленка, перегодовав, из неблюя или пыжика превратился в лоншака. Ерёма помнит, как он первый раз поставил его в упряжь и тот стал кладенным – ездовым быком. Но до того, когда он займет место старого Рогдоя и станет передовым, еще пройдет немало времени.

Глядя на Гилюя, люди завидовали Ерёме. Не было в поселке другого такого быка, у которого были бы такие же мощные рога, налитой круп и могучие ноги. Потому, когда олень подрос, к нему и повели поселковые своих ланей, которых Гилюй – а природа к тому времени разбудила в нем все великие инстинкты, превратив в настоящего взрослого быка, – с достоинством первого из первых и похотливой проворностью покрывал без всяких осечек. После этого на свет появлялись этакие славные живые телята, которые через год становились сильными лоншаками да сырицами, способными заменить в упряжи старых быков и хаптарок.

Простившись с оленями, Ерёма отправился в дом. Сегодня он пойдет на рыбалку. Рыба жирует перед ледоставом, потому забывает об опасности. В эту пору она хорошо идет на блесну, но тунгусы предпочитают бить ее острогами – кирамки или дебгэ по-здешнему. Мастерят острогу здесь всяк по-своему. Местным пацанам для этого понадобится только вилка с остро заточенными зубьями, прочно прикрепленная проволокой к палке. У взрослых это орудие более внушительное, потому как, в отличие от пацанов, которые колют в основном ниру, то есть хариуса, эти ходят на ленка и тайменя. Обычное кирамки – это длинная палка с острым заусенчатым трезубцем на конце, выточенным из прочной стальной проволоки. Опытным рыбакам достаточно одного ловкого движения, чтобы наколоть им рыбину. Но ту еще надо приметить среди камней и при этом не спугнуть. А это не меньшее искусство, чем выследить того же соболя в тайге. Малейшая неточность – и вот уже нужно идти на поиск другой рыбы. А эта, напуганная тенью охотника, уплывет. Но все же чаще победителем выходит человек. Поэтому зимой у эвенков много юколы – провесной и чуть заквашенной в ямах рыбы, часть которой пойдет на корм собакам.

Здесь многие готовят рыбу впрок. Для этого годится и дельон, и майгу, и сури, и нира. Юкола – это одно, а бывает, рыбу еще сушат и коптят, после чего толкут и превращают в муку. Из этой муки зимой тунгусы варят бульоны, каши, добавляют ее в лепешки.