Алексей Воронков - Марь [litres]

На том и познакомились. Потом они пили водку, когда та закончилась, пили вино, после чего откуда-то вдруг появился на столе коньяк. Димыч был в ударе и не отставал от других. При этом он много веселился и все пытался ущипнуть Любку за ляжку. Любка визжала от восторга, а ее дружки все больше и больше хмурили брови – настолько они чувствовали себя обиженными этим бог весть откуда взявшимся фраером.

– Ты это, того, паря… – все время, пока они пили, о чем-то предупреждал его длинный.

Но Димка уже не слышал его. Он настолько захмелел от счастья свободы, что теперь дурь вместе с хмелью бросали его на амбразуру подвигов, которые он беспрерывно совершал на глазах изумленных парней.

– Любаня! – кричал Димка. – Я люблю тебя, слышь?! Выходи за меня замуж! Сегодня же! Ну, зачем тебе эти дураки? – Он кивает на тех двух балбесов, которые, обалдев от его наглости, из последних сил сдерживали себя, чтобы не наброситься на него с кулаками. – Ведь мы же чхали на них, правильно я говорю, а, Любань?

Любку вначале забавляли его пьяные речи, и она от души смеялась, но потихоньку стала делать это с оглядкой, заметив, как все больше и больше наливались кровью глаза ее приятелей.

И вот она, развязка… Когда по кругу пошла следующая бутылка, Димка, закусив коньяк соленым огурцом, вдруг предложил устроить танцы. Он уже был настолько пьян, что не соображал, что делает, и окружающие смотрели на него, как на беду. И все же Любка сбегала в комнату и поставила Пугачеву.

– Пойдем… – пьяно икнув, проговорил Димыч и схватил Любку за руку.

Они стали танцевать тут же, у печки. Димка облапал сбитое тело завклубши и тут же почувствовал, как из него полезла пьяная похоть.

– Люб… – уткнувшись в ее мягкие крашенные хной волосы, громко шептал он ей на ухо, так, что двум ее приятелям, сидевшим с угрюмыми лицами за столом, было слышно все, что он говорил. – Слышь?.. Люблю я тебя… Вот, ей-богу, люблю… Ты давай, выгоняй поскорей этих шкафов… Свадьбу, говорю, хочу… – В ответ какое-то журчание возле уха, похожее на хихиканье. Тогда он уже обращается к тем двум: – Слышь, мужики!.. Ну что вы ждете? Ноги в руки – и вперед!.. Неужто непонятно, что вы здесь лишние?..

Дальнейшее Димуля уже помнит плохо. Все случилось, как в том страшном сне. Вначале что-то упало на него сверху, потом чем-то придвинуло сбоку, на что-то он наехал носом, затем затылком и наконец глазом, из которого тут же посыпались искры… Закружилось, завертелось в голове, заскулила, завизжала певица на пластинке голосом Любки-завклубши. Следом загремели ведра в прихожей, дохнуло холодом, и последнее, что помнит Димка из того кошмара, был его длинный-предлинный, длиною в целую вечность, полет в никуда…

Наверное, много времени прошло, прежде чем он услышал эти слова, доносившиеся откуда-то издалека:

– Ну ты будешь вставать?

«Любка… она…»

– Люба!.. Милая! Спасай меня, мне плохо… – простонал Димыч. – У меня кости болят, встать не могу… А мне завтра на работу…

– Ух и тяжелый же ты!.. – собрав силы в небольшой свой кулачок, в очередной раз пытается Веруня приподнять мужа с земли. – Знала бы, что придется пьяного таскать, никогда б за тебя замуж не вышла…

«Да чей же это голос? Да нет, это Любка, точно она. Но когда ж мы с ней успели пожениться?.. – силится что-то понять Димка. – Я ж ведь на Верке был женат. Тогда почему она так говорит?»

Наконец что-то стало проясняться у него в голове. И ощущения вернулись – вон как все вдруг заболело: и распухший нос, и оплывшее ухо, и лоб, и бок, и колено… Замуж? Какая ерунда! Любка никогда не выходила за него замуж… Тогда кто же это?.. Верка? Неужто она?.. Тогда какой позор! Он вдруг с ужасом осознал, что с ним произошло.

– Веруня, милая, это ты?..

– Я, я… кто ж еще? – вздохнула она.

– Вот и хорошо!.. Я б, наверно, умер тут без тебя… Но как же ты меня нашла? – спрашивает Димыч.

Веруня не ответила. Она боялась, что муж замерзнет, и старалась поскорее поставить его на ноги. Однако это было сложно сделать, потому как тот постоянно терял равновесие и падал.

– Ну теперь ты поняла, какая я сволочь? – от бессилия и безнадежности своего положения прослезился вдруг он. – Поняла?.. Вот таким я всегда и был… Да-да, поверь мне… А перед тобой только притворялся ангелом. – Он говорил, и его хмельные раскаяния висли в морозном воздухе. – Брось ты меня, пожалуйста, Верунюшка, брось… Я недостоин тебя, слышь?.. Говорю, не оправдал твоих надежд. Я сволочь, сволочь, сволочь… Потому меня нельзя прощать.

Но Веруня будто бы не слышала его.

– Ничего, – тяжело дыша, говорила она, – главное, жив остался…

Наконец ей удалось поднять Димку с земли и удержать в вертикальном положении.

– Ну вот… – глубоко вздохнув, проговорила она. – А теперь давай-ка потихоньку потопаем к дому, не то замерзнем, как льдышки…

– Потопаем, – покорно согласился Димыч и, опершись рукой на худенькое Верунино плечо, попытался пристроиться к ритму ее шага. Это у него получалось плохо, поэтому он часто спотыкался, и жене с трудом удавалось удержать его на ногах.

Ох уж эта Веруня! И откуда только силы у нее брались?.. А может, это природа так устроила женщину, что в самые критические моменты жизни у нее вдруг появляется запасное дыхание, которое и помогает ей и коня на скаку остановить, и в избу горящую войти?..

– Верунюшка, жив останусь – всю дурь выброшу из головы… – стуча от холода зубами, говорил Димка. Из него потихоньку выходил хмель, и он чувствовал себя щенком, попавшим в ледяную купель.

– Конечно, Димочка, конечно… Ну пойдем, пойдем… Вот так, потихоньку, полегоньку…

Веруня шла, радуясь тому, что все на этот раз вроде бы обошлось, что она ведет мужа домой, что сейчас она напоит его горячим чаем и уложит в постель. А там будь что будет…

…Сегодня Димка не может вспоминать тот случай без слез. Ведь, получается, он обманул жену. Потому как позже ей еще не раз приходилось таскать его пьяного через весь поселок, краснеть за него, терпеть от него унижения и оскорбления, а главное, переживать за него, идиота. Будь она сейчас рядом, он бы упал перед ней на колени и долго просил у нее прощения. Но она далеко. Терпела его, дурака, терпела, но вконец не выдержала – уехала к родителям. А он продолжал гулять. Но вот однажды, проснувшись среди ночи в холодном поту, он вдруг понял, что идет ко дну. И ему стало страшно. Захотелось завыть, позвать Веруню на помощь, но дом был пуст… Дождавшись утра, он сел в автобус и отправился в райцентр. Там нашел военкомат и слезно попросил, чтобы его взяли в армию. Короче, «сдался». И, наверное, правильно сделал, иначе бы пропал.

А Веруня… Нет, скорее всего, она его не простит. Намаялась, наплакалась… Ну а он только сейчас понял, что жить без нее не может. Когда еще не попал в эту глушь, каждый день посылал ей письма. Она не отвечала, а он все равно продолжал писать. Письма эти он аккуратно складывал в свой вещмешок, надеясь, что когда-нибудь отправит их на Большую землю.