Алексей Воронков - Марь [litres]

– Внимание! – построив отряд, произнес старшина. – Сейчас мы произведем организованную помывку всего личного состава. Я знаю, вам уже невмоготу – столько месяцев по-настоящему не мылись… Но раньше негде было, а вот теперь у нас есть баня. Так что, как говорится, мойся – не хочу… – он сделал паузу, как бы давая парням возможность мысленно прочувствовать свалившееся на них счастье. – Ну а сейчас первая бригада вперед, остальные готовиться к помывке… Сержанты, организовать порядок! – приказывает он. – Да, вот что… Вшивую робу после бани не одевать. Мы ее сожжем.

– Как! – не поняли бойцы.

– А вот так!.. Вы что, хотите тифом заболеть?

Как раз накануне слег в постель один боец из третьей бригады по фамилии Шведов. У него был сильный жар, к тому же его трясло так, будто бы он только что побывал в ледяной воде. Санинструктор Петруха Ракитин измерил у него температуру и запаниковал.

– По-моему, все признаки тифа! – сообщил он старшине. – Потому его нужно немедленно изолировать…

Ну вот и началось, с болью подумал Грачевский и решил срочно мыть народ…

Весть о том, что один из бойцов заболел тифом, молнией разнеслась по отряду. Народ охватил ужас. Нет, нельзя сказать, что пацанам эта болезнь была хорошо известна, – просто есть вещи, которые входят в нас с молоком матери, с памятью старших, с уроками истории. Тиф был как раз из этой категории. Во время последних войн именно он выкосил миллионы людей по всей стране.

Мылись они тогда долго и тщательно. Иные бойцы, будучи не в силах остановиться, часами не вылезали из бани. Разве что на секунду, чтобы дохнуть свежего воздуха. Поддадут парку – а потом сидят и исходят потом. Надоест – выльют ведро холодной воды на себя и снова греются, на зависть истопникам. А тем нелегко приходится. Только и слышишь: эй, а ну поддали жару! Что сидите?.. И вот они снова в работе. Одни колют дрова, другие охапками таскают их к печи, третьи делают закладку… В общем, нескончаемая круговерть.

Перед тем по приказу старшины бойцов заставили побриться наголо. Для этого даже выделили парикмахеров. Больше всех старался Гиви Рацба. Он оказался отменным цирюльником и, в отличие от своих коллег, которые до этого и опасной бритвы-то никогда не держали в руках, мог, не порезав клиента, избавить его разом от волос на голове и бороды. Потому и пыталась братва попасть именно к нему. Но Гиви сказал, что он не железный, потому будет брить столько, насколько у него хватит сил.

Грачевский со Старковым тоже решили не отставать от товарищей. Первым свой череп под лезвие Рацбы подставил Володька, после чего Рудик долго смеялся и все спрашивал его, как он теперь покажется Эльге. Ничего, сказал старшина, пока он свою тунгуску увидит, у него шевелюра тысячу раз успеет отрасти. Эти слова привели Руда в уныние. Выходит, говорит, ты не веришь в наше скорое избавление? Но что мог Володька ответить на это? Ему бы и хотелось верить, но обстоятельства складывались так, что эта вера потихоньку стала оставлять и его.

Последними мылись сержанты. Дав братве оторваться по полной, они гурьбою ринулись в пахнущий свежим тесом и дымком этот очаг нечаянного счастья, чтобы следом испытать настоящий восторг жизни. Кумар еще не ушел – истопники постарались, сделав последнюю хорошую закладку дров, – поэтому щеки парней тут же запылали огнем. Нагревшись и поддав парку, они начали лупить друг друга побывавшими в кипятке и обмякшими в распарине еловыми вениками.

– Ух ты, ух! Ну давай еще… Давай! – то и дело доносилось из бани.

А тут и Рацба появился.

– Давайте я вас полуплю! – предлагает.

– А можешь? – спрашивает Руд. – Это же ведь русская баня, а вы, поди, там, в своих горах, в корытах только моетесь, – шутит он.

– Нет, товарищ сержант, не в корытах, а в кратерах вулканов… А там будет пожарче, чем в ваших банях, – шуткой на шутку отвечает Гиви.

– Да откуда ж вулканы на Кавказе?.. Нет там никаких вулканов. Это нам еще в школе на уроках географии говорили, – намыливая голову, произнес Руд.

– А вы не верьте географам… Они вам такого понарасскажут!.. – смеется Рацба. – Сами-то вы хоть были на Кавказе?

– Нет…

– Ну тогда я вас приглашаю… Нет, правда, приезжайте после армии. У нас там такие фрукты… Такие вина!

– А как насчет девочек? – спрашивает кто-то из сержантов.

Рацба зацокал языком.

– О, а девочки у нас самые красивые на свете! Один загар морской чего стоит!..

– Ну тогда я точно приеду… – произнес Рудик под общий хохоток. – Глядишь, и невесту себе подберу… А что? Говорят, кавказские женщины не только красивые, но и верные… Ну давай, давай, жахни-ка меня как следует веничком! – говорит он Рацбе.

Тут уж кавказец и показал все, на что он способен. Так исхлестал бедного Старкова, что тот потом долго приходил в себя, забравшись на самый верхний полок, где человеку непривычному делать было нечего, потому как жар буквально разрывал легкие на части. Но Рудику это было не в новинку – ведь он рос в деревне у деда, который славился на всю округу своей бешеной баней. Порой так натопит ее, что даже люди бывалые пулей вылетали из нее, чтобы глотнуть свежего воздуха. А все это его огромная ненасытная печь, которую, если как следует раскочегарить, могла превратить в пар целое море: не случайно к деду даже из города приезжали, чтобы побаловаться настоящим парком. А он и не отказывал никому. Только жена его, бабушка Рудика, постоянно ворчала. Ведь не с пустыми руками приезжали гости – с водкой, а старик потом неделю мучился сердцем, пытаясь очистить огуречным рассолом отравленную кровь.

Это для Грачевского банька «по черному» была делом новым. Он городские-то бани игнорировал, предпочитая мыться дома под душем. Но теперь вот его азарту можно было только позавидовать. Это был для него настоящий праздник души. Большего счастья, казалось, он давно не испытывал. Потому мылся до победного. Сам себя отчаянно хлестал веником, по сто раз залазил на полок, обливался холодной водой, потом снова веник, снова полок – и следом ледяная вода из ключа… И только когда кумара совсем не стало, он вышел на воздух…

А там уже вовсю пылал костер, съедая груды грязной и завшивленной солдатской робы. Вокруг стояли бойцы и завороженно смотрели на это действо. Все, дело сделано. Теперь они остались в одних трусах и бушлатах.

Христово воинство! – глянув на них, усмехнулся Грачевский. Конечно, кому-то его решение сжечь казенное обмундирование могло показаться диким, но как он мог поступить иначе? Ведь тиф не дремлет. Уж лучше походить в трусах, чем подохнуть раньше времени. Ничего, в войну хуже было. Там люди порой в стужу в одних майках шли в атаку. И ведь не болели! Об этом Володьке и родители говорили. Дескать, на фронте даже насморк редко случался, несмотря на то что приходилось порой неделями сидеть в холодных окопах, а вот как только наступил мир – тут же и зачихал народ. Вроде того, что война мобилизовала все человеческие резервы, оттого и такое сопротивление болезням, а стоило только расслабиться – и все… Глядишь, и тут произойдет нечто подобное. Ведь, по-хорошему, для них это тоже война. Война за выживание.