Ольга Елисеева - Белый ворон

— Ты понимаешь, как я рискую? — вздохнул Бенкендорф. — Но я не вижу иного выхода. В столице думают, что другие кабинеты глупее. Между тем нас обставили по всем позициям. Если англичане сговорятся с поляками...

Михаил уже знал, как поступит, но откладывал решение хотя бы до того времени, когда пройдёт голова.

— Ты поезжай, Шура, поскорее. Предупреди государя о поляках. А я подумаю тут на досуге. Знаешь, иногда нужно противиться политикам. Веллингтон говорит: они худшие люди на Земле.

Париж жил от одного светского события до другого. Театры, гулянья, званые вечера уже не обещали ничего нового. Приезд Михаила Павловича разнообразил монотонный круг увеселений. Не успел отгреметь бал в Тюильри, как разнеслась весть, что вместе с великим князем прибыл епископ Черниговский Даниил, старец весьма почтенный и даже, по слухам, прозорливый. Он будет служить в православном храме Святой Екатерины и причащать русских гостей неприятельской столицы. Конечно, такого аттракциона никто не мог пропустить. Вся публика — религиозно настроенная и нет — потянулась к обедне, ожидая не то чуда, не то рассеяния от скуки.

Михаил Семёнович не собирался ехать. Он не любил столпотворения в церкви, но всегда в него попадал по долгу службы. Положение обязывало его присутствовать и на этот раз. Старенький епископ вёл литургию довольно шустро. Пятеро помогавших ему батюшек-исповедников разделили между собой молящихся и бойко отпускали грехи. Кажется, они и сами понимали, что при такой давке вдумчивого покаяния не получится, и расправлялись с народом без волокиты. Какая-то барыня по католическому образцу попыталась увлечь священника рассказом о своих интересных пороках, но получила в ответ: «Называй грех и проходи». Воронцов рассмеялся в душе: «Правильно, так её. Вечно разведут канитель!»

Между тем впереди, за спинами собравшихся, мелькнуло личико Лизы — узенькое, бледное, как всегда, немножко испуганное. А вот и громадная шляпа её матушки — с лентами, розанами и кружевной накидкой. Старая графиня и в семьдесят лет умела себя подать. Вокруг тётки, как обычно, теснился выводок девиц Раевских.

Михаил Семёнович отвернулся и сделал скучное лицо. С памятного бала они с Лизой пребывали в немой ссоре. Хотя ни слова между ними не было сказано. Граф вспомнил, как месяц назад в этом самом храме видел мадемуазель Браницкую совершенно одну, без родных. И тоже не решился подойти. Но совсем по иной причине. Народу тогда было немного. Воронцов встал у колонны и погрузился в раздумья. Пел хор. Ничто вокруг не отвлекало внимания. Ни толкотня, ни просьбы передать свечку, ни необходимость постоянно оставаться под скрещением сотен взглядов. Командующий к этому привык, не испытывал ни малейшей неловкости, но временами хотел побыть один — сам по себе. Потому и приехал без сопровождения. Видимо, Лиза тоже иной раз чувствовала потребность вынырнуть из недр шумного семейства, отрешиться от чужих забот и подумать о своих.

Хор смолк. Батюшка вынес из алтаря громадную Книгу в золотом переплёте с лиловыми аметистами, положил на аналой и, открыв в нужном месте, начал чтение. Сегодня повествовали об Иоакиме и Анне, у которых не было детей. Михаилу всегда становилось жалко Иоакима, человека доброго, богобоязненного, любившего супругу, но гонимого и презираемого за то, что он никак не мог продлить род. Однажды несчастный муж даже бежал от насмехавшихся над ним иудеев. «И столь горько стало Иоакиму, и не пошёл он к жене своей, а ушёл в пустыню, поставил там свою палатку, и постился сорок дней и сорок ночей, говоря: не войду ни для еды, ни для питья, пока не снизойдёт ко мне Господь, и будет мне едою и питьём молитва».

Бедная же Анна и вовсе сидела дома, не смея показаться на люди и виня себя в бесплодии. «И, подняв глаза к небу, увидела на лавре гнездо воробья и стала плакать, говоря: горе мне, кто породил меня? ...Не подобна я и птицам небесным, ибо и птицы небесные имеют потомство у Тебя, Господи».

Михаил Семёнович бросил взгляд на Лизу и заметил, что она роняет слёзы: «И птицы небесные имеют потомство». Ему захотелось подойти, утешить Браницкую, сказать, что в Париже полно женихов, и рано или поздно всё будет хорошо. Но граф не посмел. Тогда их отношения ещё не были так коротки, как позднее. А теперь... Какие у них теперь отношения?

Сначала она вошла к нему в душу. А потом... танцевала с Раевским. Глупость ситуации стала очевидной. Чего он, собственно, взбесился? Что Лиза сделала не так? Молоденькие барышни затем и ездят на бал, чтобы потанцевать с кавалерами. Не ревновал же он её к Бенкендорфу. А Раевский Лизе кузен. На что было обижаться? Но, с другой стороны, как теперь извиниться за своё поведение на балу и вернуть прежнюю близость? Может быть, уже никак? Хотя что он сам-то сделал преступного?

В глубине души Михаил понимал, что обидел Лизу. Отвернулся от неё. И в этом была известная низость. Даже трусость. После бального предательства трудно было представить ситуацию, при которой они снова смогли бы говорить так доверительно, как прежде. Люди, чьи отношения не прояснены — строятся на робких полувзглядах, недомолвках и многозначительных умолчаниях, — всегда склонны раздувать из мухи слона и вкладывать колоссальный смысл в самые мелкие детали своих встреч. На балу ничего не произошло. И на балу перевернулся мир. Небо рухнуло на землю. Горы сдвинулись с мест. Лиза на него обиделась.

Теперь величайшим счастьем представлялся не тот случай, когда он держал в ладони её ножку, а разговор в белом дворике, куда Михаил спустился от старой графини, устроившей ему выволочку за баронессу Крюденер. Лиза сидела в тени колоннады и расшивала мелким речным жемчугом церковный воздух. На её сосредоточенном лице с тонкой складочкой между бровями застыло выражение тревоги. Она не стразу заметила его приближение, а когда услышала шаги, вскинула голову и заскользила по лицу вопросительным взглядом.

— Мама вас бранила? Боже мой! Она иногда бывает...

— Всё в порядке. — Михаил остановил её жестом. — Она права. Я наделал глупостей.

— Но она вас не выгнала? — испугалась девушка.

— Нет. — Воронцов покачал головой.

Лиза расцвела. Просто удивительно, как менялось её лицо в зависимости от настроения. Счастливая весть заставляла его светиться.

— Я должен и перед вами извиниться.

Барышня улыбнулась, всем видом показывая, что он ничего не должен, и если хочет сделать ей приятное, то пусть немного посидит и поболтает. Это полностью совпадало с желаниями графа.

— Меня вот какая мысль не оставляет, — сказал Михаил, садясь рядом на тяжёлую мраморную лавку с львиными ножками. — Все эти пророчества... Они вас не испугали? Похоже на наше время. Восстания черни. Сотрясения земли. Великие армии. Горящие города. У меня в корпусе огромное число офицеров просто больны этим. Ходят в ложи, гадают, в каком году наступит пришествие Антихриста. Выводят по-разному: не то в тридцатом, не то в сорок восьмом.