Ольга Елисеева - Белый ворон

Воронцов еле сдержался, но уступил. Через несколько минут он понял: старая графиня права. Лиза то начинала кричать, то затихала. Неизвестно, что лучше. Когда она металась в схватках и выла, ему казалось: жена умирает. Когда молчала — уже умерла. Так прошло несколько часов. Он не сдвинулся со стула в передней. Потом, улучив момент, когда тёща ушла за новыми чистыми холстами, быстро взбежал вверх по лестнице, миновал анфиладу залов и застыл перед дверью спальни. Створки были открыты, чтобы дать роженице больше воздуха. Форточки в комнате не растворяли, боясь простудить мокрую от пота женщину. Зато в двух смежных залах их распахнули настежь.

Сквозь дверь Михаил видел спину врача в чёрной атласной жилетке. Мелькала то его лысина, окружённая нимбом серебристых волос, то красные, голые по локоть руки. С трудом графу удалось разглядеть макушку Лизы — её чёрные, разбросанные по подушке локоны, не завитые, спутавшиеся, при каждом вздохе метавшиеся из стороны в сторону. Лица жены он не видел. Да и, откровенно говоря, боялся увидеть. Ему казалось, что она рожает на кровати, но графиня лежала на канапе. Наверное, так удобнее?

Вдруг Лиза хрипло, надсадно закричала и на самой высокой ноте сорвалась в плач.

— Вот так, вот так, голубушка, — послышался одобряющий голос доктора. — Молодец. Гляди какой!

И почти немедленно раздался другой плач. Тоненький, но громкий. Сначала шлепок, а потом голос. Вибрирующий на какой-то непереносимой, оперной чистоте, когда единственное спасение — заткнуть уши.

— Ну что, дождался? — сзади графа по спине похлопала здоровенная лапища Александры Васильевны. — Теперь встал? Иди. Смотри. Девчонка.

— Почему? — не понял Михаил.

— Да уж я слышу, — вздохнула тёща. — Не ругай больно жену. Оба оплошали.

Ему бы и в голову не пришло ругать Лизу за то, что их первенец — не мальчик.

Граф споткнулся о порог и скорее упал, чем вошёл в комнату. Доктор, вытиравший мокрые руки, укоризненно глянул на него.

Акушерки мыли младенца, и от прикосновения воды тот верещал, не переставая. Михаил не знал, куда ему смотреть: то ли на красный надсадный комок крика, то ли на белую, как скатерть, жену. Инстинктивно потянулся к Лизе. У неё было такое усталое лицо, как после их прогулок на Везувий. Только ещё бледнее. Искусанные губы вспухли. Веки полуопущены.

— Дайте посмотреть, — прошептала она.

Ей поднесли ребёнка. Тут уж и Михаил разглядел крошечное чудовище. И это так долго не рожалось? Меньше кошки!

— Девочка, — зачем-то сообщил он Лизе.

Она прищурилась, но никак не могла сосредоточить взгляд.

— Красивая?

— Очень, — соврал граф.

— Пусть будет Катя, в честь твоей сестры.

Жена всегда угадывала, чего ему хочется, и заранее соглашалась с ним.

— Только, пожалуйста, пусть следующая Саша, как моя мама.

Граф усиленно закивал.

— С тобой всё хорошо?

Молодая женщина позволила ему поцеловать себя в губы и требовательно уставилась на младенца. Граф понял, что поцеловать надо и ребёнка. Наклонился и очень неловко чмокнул красное сморщенное существо в зажмуренные глазки. Вой поднялся ещё громче.

— Ступай, — сказала Лиза. — Меня вымоют, дадут поспать, а там приходи.

Ну нет, теперь он собирался пойти в какой-нибудь кабак. Жена жива, ребёнок на месте... Хватит с него нервов, страхов, переживаний. Пусть Шурка и Арсений составят ему компанию, уж он им порасскажет!

Александра Васильевна понимающе смотрела на зятя.

— Иди-иди, погуляй. Она до завтрашнего дня спать будет. А младенцу ты и вовсе ни к чему. С ним кормилица займётся.

Нет, тёща у него — клад. В полном восторге от того, что всё кончилось, Воронцов покинул дом и пропадал часов до трёх ночи. Последний раз так набрались на проводах Шурки из Парижа!

— Не тужи, и у меня девочка, — утешал его Бенкендорф. — Даже лучше. Они ласковые, добрые. Бантики там всякие. Куклы. А у мальчишек будут вечно штаны рваные. Я свою гордую фамилию вовсе не тороплюсь передавать потомкам.

По странному стечению обстоятельств Закревский тоже явил миру дочь. Все трое крупно пролетели. Но вовсе не считали себя в убытке. Свет может думать что хочет, а на их век младенцев хватит.

Проснулся Михаил только к полудню. Всполошился, что Лиза, должно быть, звала его, и с ужасом услышал, что у жены горячка. Она не приходит в себя. Что касается ребёнка, то доктор находит его очень слабеньким и советует крестить как можно скорее. Это был приговор, в который граф не хотел верить. По настоянию тёщи Катеньку крестили дома вечером того же дня. А наутро следующего она уже умерла. Точно захлебнулась собственным криком.

— Как же так? От чего это? — растерянно шептал Михаил.

— Кто ж их знает, — всхлипывала Браницкая. — Я вот шестерых похоронила. Шестерых подняла. Маленькие они, жалкие, вот и мрут.

Как это может быть? Воронцов не понимал. За что им с Лизой такие испытания? Чем они прогневили Бога?

— Не вы первые, не вы последние, — вздыхала старуха. — Господь даст, ещё будут детки.

Нет, он в толк не мог взять, зачем отбирать этого? Что за странная манера, как у святого Иова? Сначала побить всех детей, потом дать новых. А если бедняга любил тех, первых? Нет, конечно, любил и вторых, но первых-то ему кто вернёт?

Воронцов сам рыл могилу вместе с верным Шуркой и Арсением на Александро-Невском кладбище. Сам опустил туда маленький гробик. Единственное, что мог сделать для девочки своими руками. А он-то, дурак, забавлялся мыслью, что сможет сшить на её толстые розовые пятки что-нибудь смешное, с помпонами. Стоял, держал слёзы. Христофорыч, и тот шмыгал носом, не понимая, откуда у друга такая твердокаменная манера скрывать боль.

— Миша, поплачь, так нельзя. Никого же вокруг нет, — потребовал Арсений.

Граф мотнул головой. Священник сказал всё, что положено, покадил над могилой, и они ушли. Дома Воронцова ожидали тяжёлые дни. Двое суток Лиза была в беспамятстве, потом дело пошло на поправку, но ей ещё неделю не говорили о случившемся. Дескать больна, девочку носить к ней нельзя. Наконец Александра Васильевна приняла удар на себя — сообщила дочери правду.

— Ты сейчас к ней не ходи, — запретила она зятю. — Пусть побудет одна.

Граф выждал немного, но потом толкнул дверь рукой и переступил порог.

Лиза сидела в постели. Лицо её было мокрым, глаза и нос красными. Она напоминала девочку, разбившую коленки. Михаил осторожно обогнул кровать и опустился у жены в ногах. Несколько минут Лиза молчала, глядя как бы сквозь него, потом вздохнула с хрипом и протянула вперёд руки. Он немедленно подставил под них шею, и женщина уткнулась лицом ему в грудь. Она плакала и ничего не говорила. Долго-долго. Потом отстранилась и с заиканием выдавила:

— Вдруг у нас больше не будет... И ты разведёшься со мной... Потому что я не смогу...