Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

Настоятельница, никогда в жизни не видевшая герцогиню Осуну, но столько слышавшая о ней, изобразила на своем подвижном лице намек на нечто непристойное.

— Ни за что не догадаетесь. В ответ герцогиня приглашает посла к себе на ужин, и, когда он к ним прибывает, велит напоить до отвала шампанским… его лошадей.

— Да и поделом этому лягушатнику, — рассмеялась аббатиса. — А что слышно о герцогине Альба, нашей благодетельнице?

— О, герцогиня Альба устроила такое, чего, кроме нее, пожалуй, никто и никогда не смог бы сделать. Вы не слышали о пожаре в ее новом дворце?

— Нет, Ваше высокопреосвященство. Мы живем уединенно, скромно…

— В таком случае вы не знаете этой истории.

— Не знаю, Ваше высокопреосвященство.

— Так вот, герцогиня недавно построила себе новый роскошный дворец Буэнависта, решив затмить его прелестью даже королевскую резиденцию. Вы же знаете, она вечно во всем соперничает с нашей Марией Луизой.

— Да, это известно всей Испании.

— Вскоре в этом новом дворце случился большой пожар, нанесший значительный ущерб, и герцогиня, конечно же, обвинила в поджоге королеву. Однако, поскольку у нее не было прямых улик, она придумала следующее: восстановила дворец, сделав его еще более роскошным, и пригласила на открытие королевскую чету.

— И королева не отказалась от приглашения?

— Королева, должно быть, побоялась, что отказ будет расценен как доказательство ее виновности, и, конечно же, приняла приглашение.

— И что же герцогиня?

— О, это было фантастическое зрелище! В самом конце праздника, проходившего чрезвычайно весело и с предупредительнейшей любезностью, начался поразительный фейерверк. Все сверкало и взрывалось, рассыпая по парку целые снопы искр и языки пламени. Поначалу никто ничего не заподозрил, но потом вдруг всем гостям, находившимся в это время в саду, стало ясно — полыхает только что восстановленный дворец герцогини. Все потеряли дар речи, и вдруг в этой тишине, нарушаемой лишь треском гигантского пламени, прозвучал отчетливый и веселый голос герцогини, стоявшей рядом с Их Католическими Величествами: «Чтобы более ничем не утруждать своих друзей, я решила, что на этот раз лучше сама сожгу свой дворец!»

— Пресвятая дева! А что королева?

— Королевская чета тут же покинула герцогиню. А на следующий день ей было предписано покинуть Мадрид и отправиться в самое отдаленное ее поместье, в Сан Лукар.

— Вот бедняжка. И она уехала?

— Да, через месяц после этого, сделав вид, что покидает столицу на три года из-за траура по мужу, который внезапно умер.

— Несчастный герцог. Ему же было никак не более сорока.

— Увы. Но он все последнее время болел, так что смерть его ни для кого не явилась неожиданностью.

— Но какова герцогиня! — с блестящими глазами вновь воскликнула аббатиса.

Насладившись произведенным эффектом, дон Луис позволил своим мыслям потечь еще в более свободном направлении и тут же вспомнил черные восторженные глаза в шпалере встречавших его монахинь.

— А что это за дикарка, которую мне пришлось едва ли не силой поставить на колени? — улыбнулся Луис-Мария.

— А, сестра Анна. Это одна из тех, кто пережил французское нападение, ваше высокопреосвященство.

— Бедный ребенок! Надеюсь, она осталась чиста? — кардинал многозначительно изогнул светло-каштановую бровь.

— О, да. Она пряталась в лесу.

— Прекрасно. Позовите ее.

И Клаудиу вновь привели туда, где она еще совсем недавно впервые услышала страшное слово «постриг». На этот раз она быстро преклонила колени и поцеловала протянутую руку, не выпуская при этом прижатую к груди книгу.

— Встаньте, дитя мое, — бархатным голосом произнес кардинал. — Я вижу, вы усердны и никогда не расстаетесь с писаниями святых отцов.

— Да, ваше высокопреосвященство. Я стараюсь читать как можно больше.

— Ti mantchaneis? — заметив, что в руках девочки греческая книга, спросил Луис-Мария, с явным удовольствием оглядывая точеное бледное личико, капризный, но твердо очерченный рот, упрямый подбородок и пылкие, но печальные глаза.

— Plutarhe, o hiere pater, — и Клаудиа протянула старинный том.

— Kai ti legei ton axion patera?

— Prepon esti ten men psuchen odune, ton de gastera semo askein.

— Pos kalos legeis, o pai! [54] — Что ты изучаешь? — Плутарха, святой отец. — И что говорит этот достойный муж. — Следует упражнять душу горем, а желудок — голодом. — Как прекрасно ты говоришь, дитя ( греч .). Боже праведный, так эта малышка и в самом деле читает на греческом! — едва верил своим глазам кардинал.

— И на латыни, и на французском, ваше высокопреосвященство, — радостно ответила Клаудиа, не видевшая в своих умениях ничего особенного, но обрадованная возможностью поделиться ими.

— Кто же научил тебя?

— Испанскому и греческому — падре Челестино в Бадалоне, а латинскому и французскому — амма Памфила, да хранят ее ангелы в Царствии Небесном.

— Так ты из дворян?

— Я — Клаудиа Рамирес Хуан Хосе Пейраса де Гризальва, ваше высокопреосвященство.

— Хм. И ты собираешься посвятить себя Богу?

Тут вдруг Клаудиа на мгновение растерялась. Сказать в лицо кардиналу, что вся ее жизнь здесь направлена лишь на то, чтобы выйти отсюда — немыслимо. Но и лгать… И снова страх пострижения охватил девушку. Она покраснела, низко опустила голову и пробормотала:

— Как будет угодно Господу, ваше высокопреосвященство.

— Что ж, ступай. — Луис-Мария еще раз скользнул опытным мужским взглядом по стройному телу, проступающему сквозь тонкую ткань, и снова протянул руку для поцелуя. — Грешно скрывать такой перл учености и благочестия в вашей глуши, — небрежно заметил Вальябрига, как только за послушницей закрылась тяжелая дверь. — Как она сюда попала?

— Говорят, ее привезла мать Памфила. Вероятно, бедность семейства…

— Ее кто-нибудь навещает?

— Никто, ваше высокопреосвященство. И никакой почты.

Луис-Мария задумчиво посмотрел на свои длинные отполированные ногти.

— Вы будете отвечать мне за нее головой, мать Агнес. В силу некоторых обстоятельств я не могу торопиться, но через год я заберу ее у вас и переведу в одну обитель в Мадриде. А пока предоставьте ей все возможные в ее положении удобства: ну, тонкое белье, прогулки, хорошее вино… Через год она должна стать настоящим цветком. И не забывайте регулярно сообщать мне о ней — у меня, как вы понимаете, есть немало других дел, чтобы самому напоминать вам об этом.

С этого дня Клаудиа получила относительно большую, чем остальные, свободу и, не понимая причин, постаралась использовать ее на совершенствование своих знаний в области лекарственных трав и медицины. Теперь после заутрени она могла уходить в горы и собирать всевозможные корни, плоды и листья, чтобы, придя в монастырскую аптеку, внимательно выслушивать наставления старой матери Терезы.