Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Сокол над лесами [litres]

– Брод будут искать? – спросил Лоб.

– Жабу свою! – передразнил Будим. – Чего ж еще им тут искать, коли хотят вперед пройти!

– Ну а мы-то знаем, где брод! – Нырец едва не прыгал на месте, удерживало только сознание, что он воин, а не дитя.

– Мы знаем… – Будим усиленно соображал, пытаясь представить, как все это может развернуться. – Вот что… Ныра!

– Здесь я! – Нырец таки подпрыгнул.

– Беги через брод к Добычаду. Скажи: пусть ждет, пока русы в воду начнут заходить. Пусть Добычадовы парни их обстреливают, а тут и мы сзади ударим! Раздавим, всех перебьем!

– А если их много будет? – усомнился Лоб.

– Да сколько ни будет! – пылко воскликнул Лелёшка. – В воде, да меж двух огней, да врасплох – всех положим! Пускаем все разом по одной стреле. А потом – в топоры!

– Так и сделаем, – кивнул Будим.

Довольный поручением Нырец умчался со всех ног. Не мешкая, за ним и остальные потянулись к броду. Все были в том возбужденно-сосредоточенном состоянии, как бывает на опасной охоте. Отроки тринадцати-шестнадцати лет уже имели немалый опыт лова разных зверей, но никогда, пожалуй, им еще не встречалось столь опасной дичи. Стрелять они учились с самого детства, и теперь почти у всех уже хватало сил натянуть настолько тугой лук, чтобы можно было насквозь пробить хоть крупного зверя, хоть человека. В подобных делах молодая стая, проворная, безжалостная и жизнью еще не наученная осторожности, и впрямь бывает весьма опасна.

Укрылись близ реки – в густых зарослях ольхи, в полперестреле левее брода. Стали ждать, моля чуров, чтобы русы двинулись сюда. Что же им еще делать – не так же они глупы, чтобы снова соваться на мост, где с другой стороны приготовлены для них еще четыре подрубленных дерева!

Сидели, прячась за толстыми стволами кривых раскидистых ив, за сорными кустами ольхи. Шумел ветер в кронах, но птицы знак подать не могли: крик и шум на тропе всех распугал и заставил затаиться. Будим напрягал слух, надеясь как можно раньше расслышать приближение киян. Вытянув шею, высунулся из-за ствола, вглядываясь сквозь ветки.

Вдруг Овчук, сидевший с ним бок о бок, схватил за плечо и нажал, побуждая сесть.

И Будим увидел сам – шагах в сорока меж ветвей мелькнуло большое красное пятно – щит в руках первого из русов…

Гриди шли двумя цепями, чтобы охватить полосу леса пошире – никто ведь не знал, где этот клятый брод, если он вообще тут есть. Наконец с Хрольвовой стороны свистнули – нашли. Святослав со своей половиной дружины повернул туда.

Вскоре обнаружилась тропка. Едва заметная на мху, мало хоженая, она, однако, шагов через сто и правда привела к броду. Ручей разлился здесь шире, за песчаной отмелью лежали камни – на макушке лета, когда вода низка, здесь можно будет перейти, и ног не замочив.

Быстро осмотрели заросли на том берегу. Было мало надежды, что над бродом совсем никого нет, но делать нечего. С отмели обстреляли тот берег – стрелы пощелкали по веткам, лес не ответил.

– Пошли! – приказал Хрольв, глядя на противоположный берег острым и сосредоточенным взглядом.

По шесть в ряд, оградившись щитами спереди и по бокам, гриди плотным строем вошли в воду.

– Шагаем живее! – прикрикнул Хрольв, но все и так понимали необходимость как можно быстрее преодолеть опасное место.

И едва первый ряд сделал шагов десять, как с дальнего, высокого берега полетели стрелы.

– Бегом, жма! – рявкнул Хрольв, ожидавший этого.

Теперь важнее всего было преодолеть ручей, где русы оставались так уязвимы, и войти в ближний бой со стрелками – прогнать их в лес, как это сделал Лют близ засеки. Ближнего боя гриди не ждали – главное, как можно скорее выйти из-под обстрела.

Но едва строй подался вперед, как сзади, из зарослей, в спины, прикрытые только кольчугами, ударили стрелы. Несколько человек из заднего ряда рухнули в воду.

– Сзади! – истошно заорал Гуннар, у которого в десятке вдруг сразу трое упали, с древками стрел, торчащими из спин.

И вовремя. Гриди едва успели обернуться, как ровно с неба грянул волчий вой. Из зарослей через отмель к ним уже мчалась толпа – не то люди, не то звери, не то бесы, в накидках из шкур, с дикими личинами вместо лиц. Воя, вопя и размахивая топорами, эти чуда лесные неслись на гридей, явно намереваясь порубить и смять…

– Стрелы! – во всю мочь заорал Будим и рванулся через заросли к реке.

Дернул тетиву прямо к уху – стрела ушла к серой толпе шагавших через реку русов. Вслед за ним на берег высыпала вся стая, каждый стремительно целился. Нестройным, но отрадно густым роем стрелы ринулись над водой.

– Бей! – крикнул Будим, отбрасывая лук и выхватывая из-за пояса топор. – В топоры!

Казалось, вся жизнь его сжалась в этот миг – никогда он еще не ощущал так ярко все вокруг, каждый звук, каждое движение. Выпустив по стреле, как условились, отроки стаи с воем помчались в воду, к удаляющимся окольчуженным спинам русов. Эти слепые спины казались легкой добычей – еще десять шагов, и ничто их не спасет от топоров и рогатин. Иные уже упали, вздымался мелкий песок со дна, темная болотная вода несла струи крови. Как в сказаниях, где Дунай-река кровавой струей потекла, когда гулял над ней князь Хотимир молодой с дружиною хороброю…

Быстрее! Мнилось, от напряжения вся кровь кипит в жилах, каждая мышца играет, грудь раздувает от силы, вот-вот оттолкнешься мокрыми ногами от дна и полетишь, сам как стрела, как камень из пращи. И, как камень, ударишь в толпу врага и разнесешь ее в клочья. Мгновение казались тягучими, медленными, члены не поспевали за мыслью – а мыслью Будим был уже там, возле русов, уже крушил их, рубил, топил в ручье и топтал. Чтобы ни следа, ни памяти… Быстрее, пока враг ошеломлен внезапным ударом, растерян, не способен отбиваться… Все решали мгновения.

Сквозь гомон впереди раздался повелительный крик на чужом языке. И пока Будим делал два-три шага, зрелище перед глазами сменилось как по волшебству. Как во сне, когда вдруг из одного места мигом переносишься совсем в другое. Вместо спин перед ним возникли лица – бородатые, свирепые лица возбужденных и разозленных зрелых мужиков. Круглые красные щиты выстроились клином, и острие этого клина оказалось нацелено прямо на него. Над ними виднелось железо шлемов, вызывающе, хищно торчали клинки мечей, наконечники копий, лезвия топоров.

Ноги еще спешили, а мысль споткнулась. Мелькнула растерянность – теперь не отроки стаи бежали на русов, а русы – на них. Вот только что Будим видел перед собой спины бегущих на врага Овчука и Лелёшки, как вдруг они исчезли – как ветром сдуло, он даже не успел увидеть куда. А вместо них совсем близко, в двух шагах, оказалось железное лицо – шлем, кольчужная занавесь круговой бармицы, так что видны были только глаза – голубые, полные холодной, смертоносной ярости.