Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Сокол над лесами [litres]

Веселый и торжественный дух празднества захватывал и древлян: подъем и неловкость, смесь радостных и тревожных ожиданий. Лишившись всего, они уже привыкли жить как звери, хуже волков – без дома, без пары и потомства. А тут вдруг речь зашла о свадьбе, и Далята, почти самый непримиримый из них, оказался чуть ли не женихом. Да кого – княжеской дочки! В былые года ему и на ум не пришло бы искать невесту в Хотимирле. Как и Бересту, родители ему присмотрели бы кого-нибудь поближе к дому. Попроще: тогда ведь и он был всего лишь пятым сыном одного из бояр деревских. Война все изменила: многое отняла, но кое-чем и одарила.

– Ты у нас теперь… ну, не княжич, но кто-то вроде того, – сказал ему Коловей, с одобрением осмотрев нарядную сорочку. – Сын Володиславов мал еще, да и тот в полоне. Воевода же после князя – первый человек, а твой отец жизнь провел в славе и окончил в славе. Ты один его воли и духа истовый наследник, в холопстве жить не захотел. И пока князья деревские в прежнюю силу не войдут, ты у нас вместо княжича будешь.

Далята не отличался скромностью, но смущенно потупился на эту речь. Он уловил, что хотел сказать Коловей. Вольная и славная земля Деревская, какой была она в Дулебовы времена, могла возродиться только через них – Коловея, Даляту, Береста, Лихаря и всех их товарищей. И если подарит ему судьба эту невесту-княжну, то он, Далята, пятый Величаров сын, сделается со временем пращуром нового рода деревского. И о его двенадцати сыновьях сказания будут петь. Если выпадет счастье-доля…

В городце было людно: на площадке перед идолами богов готовили «Даждьбожьи ворота». Вынесли бревна, пять из них поставили так, чтобы получились ворота. Два главных бревна каждый год выбирали новые. Наблюдавший за работой Благожит рассказал: еще на солоноворот, ровно полгода назад, сам он с другими большаками ходил в лес и там Лукома указал две прямые добрые березы. Их срубили, принесли в святилище, высушили, очистили от коры. В одном стволе проделали отверстие, его положили в «ворота» навроде порога. В отверстие вставили второе бревно, заостренное.

День был теплый, погожий, хотя небо шептало: к ночи не миновать дождя. Это предчувствие наполняло людей немного тревожным и все же радостным возбуждением. Даже Благожит оживился и уже не выглядел таким убитым. Когда он смотрел на отроков, в глазах его светилась надежда. Будто и впрямь ждал, что сегодня, когда скачет над миром сам Перун молодой на коне-огне, один из слуг его будет послан на помощь осиротевшим Хотимиричам.

На пение рожков собирался народ, и еще до полудня толпой был занят весь луг под холмом. На зеленой траве люди в белых сорочках с красной вышивкой, с красными поясами казались живыми цветами. Здесь собрались все жители волости, от мала до велика. Немало прибыло и гостей: прослышав, что будут выбирать жениха для княжьей дочери, многие бойкие отроки с согласия отца-матери решили попытать счастья. Родичи отправились с ними, но девок в толпе не оказалось, и женихи напрасно озирались, то взбивая, то приглаживая волосы.

Благожит тоже нарядился в красивый сукман, красный, как встающее солнце – из тонкой полушерстяной ткани, выкрашенный мареновым корнем. Такой был у него одного, и надевался раз в год – в этот самый день, когда небесное солнце набирает наибольшую силу, а его земное подобие выходит навстречу.

Дружнее и ближе заиграли рога, на площадке зазвенели бубны: три старших марушки стучали в них, стоя возле идолов. Поверх обычных белых одежд, на головах их, на поясах и на груди зеленели пышные венки.

Народ потеснился, освобождая дорогу. Древляне стояли на вершине холма, у самых ворот, неподалеку ждали со своими родичами и другие женихи: Жировит с Людомиром, Милокрас, сыновья местных старейшин. Все смотрели на лес за лугом.

И вот толпа оживилась и загомонила – на тропе показалось шествие. В первых рядах шагал белый конь, над ним плыло красное пятно – будто встающее солнце выезжало на чистом облаке из ночной тьмы. Позади с пением шла толпа. И чем ближе шествие подходило к Хотимирлю, тем лучше становилось видно – в нем одни девушки.

Так вот они где! Вот почему их нет среди родичей. Даже Берест ощутил прилив бодрости, а Далята просто засиял. Сразу стало ясно: ну и пусть, что они не дома, солнце-то везде одно! И отсюда боги услышат!

Девичье войско прошло уже половину луга, пение стало слышно лучше.

Впереди шла женщина в красной плахте и большом венке, она вела под уздцы белого коня. На нем сидела дева – в ярко-красной плахте и вздевалке, а венок ее был огромен, как само солнце. Искусно свитый из многих видов чародейных трав, он сам был заклинанием здоровья, долголетия и благополучия всего племени Хотимирова.

– Это она, гляди! – Коловей толкнул Даляту. – Невеста!

Вот она – здешняя Заря-Зареница, княжеская дочь. Лица издалека было не разглядеть – какова же она окажется? Томимые любопытством женихи пытались заранее расспрашивать местных, но оказалось, что Благожитову дочь никто не знает в лицо! Люди помнили восьмилетнюю девочку, но в последние семь лет ее никто не видел. Наверное, близкие родичи видели, но князю и княгине такими вопросами докучать никто не смел. Казалось, у ворот слышен шум от бьющих вразнобой взволнованных сердец. К кому-то из отроков приближалась судьба – почетная и прекрасная. За солнечной всадницей шли еще десятка три девок – тоже нарядных, в венках, – но они все издали казались одинаковыми. Все взгляды притягивала она, живое солнце на конской спине.

Вот дружина Зари-Зареницы поднялась по склону и вошла в ворота на площадку. Вслед за ними двинулись и остальные – по порядку, чтобы не нарушать священное действо толкотней. Не зря сведущие в этих делах отцы и матери не раз собирались в обчине, обсуждая порядок – сейчас Гордина, Обаюн, а с ними две старшие марушки – Некраса и Суница стояли перед воротами и на дороге, подавая знаки и управляя толпой.

Женщина в венке – это была Карислава – подвела белого коня к «Даждьбожьим воротам» в самой середине площадки. Близ них уже стояли, возглавляемые Благожитом, отцы и деды в нарядных вышитых рубахах, с ткаными поясами. Каждый держал посох-«дед» – жилище родовых чуров. Весь год они живут или перед избой, или в красном углу, и лишь в самые важные праздники года выходят на гору – на богов посмотреть, себя показать. Дальше теснились молодые женки в праздничных нарядах, пылавших всеми оттенками красного цвета – узорное браное тканье, вышивка, иные даже с полосками красного шелка, нашитыми на вершники и нагрудники.