Анжело Мария Рипеллино - Магическая Прага

Горбун Кийорк Араб заверяет, что извилины и изгибы этого слепого города напоминают извилины человеческого мозга [1002] Francis Marion Crawford . The Witch of Prague. . В этих извилинах затаились коварные домики, приюты призраков, испещренные черными гнойниками, эти скелеты из хрящей. В Малой Стране, в Пражском Граде, в лабиринтах Старого города по ветхим стенам сочится расплавленная смола липких теней. В чернющем тумане отражаются домики-развалюхи с вытаращенными глазами и воспаленным горлом, как у самого Кафки [1003] Намек на тяжелый фарингит, которым болел Кафка, создавая рассказ “Голодарь”, когда он не мог глотать, и еда не лезла ему в горло в буквальном смысле. – Прим. пер. . Нет ни одного путешественника, который не отметил бы лицемерное коварство, угрюмую болезненность пражских домов.

Чахнут скупые дома, чудаковатые домишки имеют несуразный вид – а внутри домов эта путаница галерей, куда, как в нору Кафки, не может проникнуть даже свежий воздух. На узких улочках полутемные комнаты, закупоренные плотными занавесками с бахромой, – анемичные, неприбранные комнаты, с брошенными на накрытых столах расческами на подпаленной скатерти, облитой свиным бульоном. Комнаты с запотевшими зеркалами, словно в них отражается менструирующая дама, с овальными портретами предков в австро-венгерских мундирах, с сундуками, набитыми котелками и жесткими отстегивающимися воротничками, с мышеловками и мышиными норами с их чудаковатыми обитателями, шерсть которых в темноте кажется светящейся паклей, словно клоуны с картин Франтишека Тихого. Слепые коридоры, антресоли, забитые всяким барахлом: веерами, досками, керосиновыми лампами; лестничные клетки, сортиры на лестничных клетках, серпантины и обрывы лестниц, перила – насупленные, суровые, словно оракулы.

Пражский поэт Лео Геллер писал:

Читатель, ты помнишь лачуги в гетто в “Големе” Майринка? Они “жались… друг к другу, как старые обозленные под дождем животные. Они казались построенными без всякой цели, точно сорная трава, пробивающаяся из земли, с предательскими лицами, исполненными беспредметной злобы”. Майринк описывает “предательскую и враждебную жизнь” этих лачуг, “едва заметную тихую игру их физиономий”, “тихие таинственные совещания” по ночам, как кто-то, поскользнувшись на крыше, с грохотом падал в водосточный желоб, черные двери, как “раскрытые пасти”, которые, хоть и безголосые, умеют издавать такие душераздирающие крики, столь переполненные ненависти, что наводят невероятный страх, стекла в окнах, под дождем становящиеся настолько “сырыми, мутными и покрываются наростами, словно рыбий клей” [1005] Густав Майринк . Голем, цит. Гл. Прага. . Не менее опасными, чем дома в гетто, представляются Майринку и дома в Малой Стране, потонувшие в ужасающей мертвой тишине. “В любое время суток – днем и ночью – здесь царит вечный сумрак. Какое-то смутное свечение, как фосфоресцирующая дымка, оседает с Градчан на крыши домов. Сворачиваешь в какой-нибудь переулок, сразу погружаясь в омут мрака, и вдруг из оконной щели тебе в зрачок вонзается длинная колдовская игла призрачного света. Потом из тумана выплывает дом с надломленными плечами и покатым лбом; как давно околевшее животное, бессмысленно таращится он в небо пустыми люками крыши” [1006] Густав Майринк . Растения доктора Синдиреллы, цит. .

Майринк обожает сравнивать пражские дома со свирепыми зверями, сидящими в засаде.

Таким же образом наводят на нас ужас эти мышиные норы, ободранные и кривые, замызганные грязью дома, которые Кубин изобразил в романе “Другая сторона”. Не дай Бог пройти мимо них ночью: из зарешеченных окон и из подвалов раздаются сдавленные стоны, словно там внутри совершаются какие-то чудовищные преступления. “Все двери были полуотворены. Я слышал треск… мелодичный бой часов… от сквозняка распахивались двери… что-то хрустело” [1007] Альфред Кубин . Другая сторона, cit., с. 92. . Когда в итоге сквозь эти апокалипсические завывания Царство грез постепенно исчезает, мучительно видеть, как эти дома, сцепившиеся в пьяном единении, невыносимо вопят этим своим “жутким”, “отчаянным” [1008] Там же. С. 272. воплем. Из этих очертаний покосившихся домов, из этих нагромождений восстающего старья, из этого архитектурного уродства, возможно, и рождаются эти кривые дома, эти перекошенные окна с искривленными рамами, эти клиновидные двери “Калигари” [1009] См. Lotte H . Eisner, L’écran démoniaque, cit., p. 24–30. .

Уже Кроуфорд мастерски изобразил таинственность заводов этого слепого города, поселив ведьму Унорну в доме “У золотого колодца” на Карловой улице, а коварного Кийорка Араба – в доме “У Черной Богоматери” на Целетной улице. Причудливое здание “У золотого колодца”, с фасадом, украшенным черными гипсовыми фигурами святых, защищавших от чумы, когда-то было стеклянной крепостью. Попелка Билианова (1862–1941), плодовитая создательница китчевых слезливых романов, писала, что в том доме винтовая лестница, окруженная стеной, была настолько узкой, что тучный человек занял бы ее собой всю без остатка, так что даже мышь не пробежала бы. Если бы вдруг перед тобой появилось привидение, ты бы даже не смог ускользнуть от него. И остается загадкой, как наверх удавалось поднять утварь и скамьи. Умерших выносили через окно. В подвале был колодец, вода из которого в Страстную пятницу светилась желтыми соломинками. А на дне действительно нашли горсть золотых монет. Рядом с колодцем, словно белый мокрый клубок, свернулась утонувшая там служанка, польстившаяся на блеск злополучного металла [1010] Popelka Bilianová . U “Zlaté studné” (1904–1905) в Podivubodné příbĕhy ze stare Prahy / Под ред. Karel Krejčí. Praha, 1971, s. 200–204. .

Происходащее внутри этих мрачных зданий никогда не выходит наружу. Что творится внутри угрюмого дома “персидского сатаны” доктора Мохамеда Дараш-Кога в Малой Стране? “В стеклянной ванне, на столике, стоявшем в стороне, плавал в голубоватой жидкости человеческий живот”;

“внутренняя дверная ручка была человеческая рука, украшенная кольцами, – рука покойника; белые пальцы вцепились в пустоту” [1011] Густав Майринк . Препарат, цит. . В доме египтолога доктора Синдереллы, тоже в Малой Стране, бурным цветом произрастало плотоядное растение с пульсирующими по всему телу венами, и “вся стена до самого потолка была опутана густой сетью кроваво-алых вен, как ягодами усыпанной сотнями вытаращенных глаз”: “Я наткнулся на чаши; беловатые кусочки жира лежали в них, облепленные целыми колониями красных, обтянутых прозрачной кожицей мухоморов. Грибы из кровоточащего мяса, которые нервно вздрагивали при малейшем прикосновении” [1012] Густав Майринк. Растения доктора Синдиреллы, цит. .