Владимир Плугин - Разведка была всегда...

Ярослав совету внял, в тот же вечер (а не на рассвете) переправился на другой берег, велел воинам повязать головы полотенцами, чтобы в темноте не порубить друг друга («знаменайтеся, повивайте себе убрусы голову»), и ещё до «света» победил Святополка. Святополк бежал.

По одним сведениям — к печенегам, по другим — к ляхам. Скорее всего, сначала к печенегам (под их прикрытие, ведь они не участвовали в сражении), а от них — под крылышко тестя.

Н. Н. Ильин считал более достоверным рассказ о сражении в «Повести временных лет», А. А. Шахматов — в Новгородской первой летописи. Я присоединяюсь к мнению А. А. Шахматова и тем самым воздаю должное той роли, которую сыграл в благополучном для Ярослава исходе сражения ценный совет его разведчика. Конечно, читатели могут сравнить его с Блудом и назвать предателем, как это сделал, например, Н. Н. Ильин. Такой вариант не исключён, но и совсем необязателен. Нельзя забывать о том, что в лагере Святополка находилось в это время немало людей, которые были вынуждены спешно приспосабливаться к новой политической ситуации и, может быть, тяготились неправильно сделанным выбором. Хотя надо отдать должное и разведке Ярослава, сумевшей отыскать в стане противника нужного ей человека и установить с ним надёжную связь, что в условиях военных действий сделать было совсем не просто.

Как ни странно, на первый взгляд, но о времени Александра Невского интересующего нас материала сохранилось гораздо меньше, чем о древнейшей эпохе в жизни средневековой Руси. Главная причина заключается в скудости летописания XIII века и минимальном количестве дополняющих его источников. Между тем можно не сомневаться, что работа разведки и контрразведки при этом выдающемся государственном деятеле и полководце, искусном дипломате и тонком политике была организована очень хорошо. Во всех редакциях его великолепного, яркого Жития подчёркивалось: «Мудрость же и остроумие дадеся ему от Бога яко Соломону». Оценивая же деяния Александра Ярославича, Житие на первый план выдвигает его военные подвиги: «Побежая везде, а не победим николиже». Действительно, удача сопутствовала князю в его военных предприятиях, гораздо более многочисленных, чем об этом известно большинству читателей.

А постоянство военной фортуны обеспечивается прежде всего хорошо поставленной разведкой...

Начало самостоятельной государственной деятельности Александра Ярославича, как мы знаем, совпало с прямой агрессией Швеции и немецкого Тевтонского ордена против Новгородско-Псковской земли. Выступили захватчики почти одновременно, и есть все основания думать, что это не было случайным совпадением. Акция готовилась совместно и поспешно, дабы воспользоваться бедственным положением Руси, сложившимся в результате нашествия монголов, и тем обстоятельством, что у великого князя владимирского, скорее всего, не найдётся достаточно крупных воинских резервов для помощи далёкой окраине. Для того чтобы выяснить, так ли это на самом деле, была проведена дипломатическая разведка. Именно так я объясняю появление в Новгороде незадолго до шведского похода сладкоречивого Андреяша или Андриаша. Это был, по Житию Александра, «некто от Западных стран, иже нарицаются слуги Божия». Наслышавшись будто бы о молодом новгородском князе всяких чудес, он прибыл на берега Волхова «сего ради», чтобы самолично «видети дивныи възраст его». Вернувшись же «к своим», подтвердил, что, «прошед страны и языки, не видех таковаго в цесарех цесаря, ни в князех князя». Слова эти каким-то образом услышал «король части Римскыя от полунощныя страны» (то есть католический король северной державы) и, уязвлённый завистью, решил завоевать и пленить землю Александрову.

Историк И. П. Шаскольский, определив, что путешественник должен был принадлежать к ливонскому ордену Меченосцев, счёл вместе с тем, что «весь рассказ об Андреяше в целом недостоверен, является чисто литературным приукрашиванием Жития и возник довольно поздно». И попенял «многим авторам», пишущим об Александре Невском, за ссылки «на этот рассказ как на реальный факт».

Между тем о посольстве рыцаря Андреаса (само искажение имени говорит против его выдуманности; возможно, это был провинциальный магистр Тевтонского ордена в Ливонии в 1240—1242 годах. Андреас фон Вальвеа [18] В 1237 году орден Меченосцев слился с Тевтонским орденом. ) сообщает уже древнейшая редакция Жития. Так что считать данное событие апокрифом невозможно. Вымысел, а точнее самообман, заключался в другом: составитель Жития, видимо, был человеком весьма не искушённым в политике и дипломатии и потому принял медовые этикетные речи ливонского рыцаря за чистую монету. Между тем главной задачей Андреаса, дипломата и разведчика, судя по всему, очень опытного — «прошед страны и языки», — являлась, вероятно, оценка военных возможностей Великого Новгорода и его юного князя. К каким выводам он пришёл, мы не знаем. Но вслед за дипломатической разведкой Запад начал военное наступление.

Житие не сообщает, как восприняли визит ливонца князь Александр Ярославич и правительство вечевой республики. Однако известно, что их не застигли врасплох шведские корабли, появившиеся в Финском заливе в 1240 году. «Придоша свей в силе велице, и Мурмане (норвежцы), и Сумь, и Емь (основные финские племена) в кораблях множество много зело; свей с князем и с пискупы (епископы) своими; и сташа в Неве устье Ижеры, хотячи восприяти Ладогу, просто же реку и Новъгород и всю область Новгородьскую», — записал составитель «харатейного» (пергаментного) списка Новгородской первой летописи. И пояснил: «Приде бо весть в Новъгород, яко свей идуть к Ладоге».

А прислал весть (или передал лично) Александру Ярославину некто Пелгусий (или Пелгуй) — «муж старейшина в земли Ижерьской», как представляет его Житие. Этот Пелгусий (по-фински Пелконен) крестился, хотя его племя продолжало ещё оставаться языческим, получил имя Филипп и вместе с ним доверенность новгородских властей: «...Поручена же бе ему стража морьская». Если я не ошибаюсь, это первое упоминание в исторических документах о русской морской пограничной службе и её начальнике (не считая былины о Соколе-корабле и его командире Илье Муромце).

Никаких подробностей об организации этой службы не сохранилось. Мы знаем лишь, что «личный состав» морской стражи состоял из ижорян. Следовательно, новгородское правительство вполне полагалось на племенные воинские традиции. Неизвестно даже, была ли стража собственно морской (и речной) или только береговой. Древнерусские художники изображали Пелгусия всегда наблюдающим за водными просторами с суши. Нужно думать, что в обязанности ижорских пограничников входило не только отследить врага в море, то есть ещё на дальних подступах к русской границе, выяснить его намерения и сообщить об этом в столицу республики, но и не выпускать его затем из поля зрения вплоть до прибытия новгородского войска или получения из Новгорода каких-либо распоряжений, а значит — скрытно передвигаться берегом, следя за неприятельской ратью.