Владимир Плугин - Разведка была всегда...

Князь лишил, так сказать, полномочий ливонских администраторов-фогтов («свергнул двух орденских братьев, отняв у них фохтейство») и вообще «выгнал» всех незваных гостей с Псковской земли, «так что ни одного немца тут не осталось и страна отошла к русским».

Немцы и чудь, согласно летописи, под конвоем охранников были отправлены в Новгород, а по хронике, они были отпущены. Очевидно, оба сообщения верны частично. Большинство пленных, вероятно, было отпущено, а те из них, кто чем-то заинтересовал новгородскую разведку или представлял интерес с точки зрения будущего размена, отправился «в железах» на восток. Значит, всем попавшим в руки русских кнехтам (рядовым воинам) и особенно много знавшим рыцарям в Пскове был учинён пристрастный допрос, в котором, возможно, участвовал и сам Александр Ярославич. Об этом как будто свидетельствует приведённый С. М. Соловьёвым рассказ немецкого летописца XIV века Балтазара Руссова, согласно которому при взятии Пскова «погибло семьдесят рыцарей со множеством простых ратников, шесть рыцарей взяты в плен и замучены». Думаю, что рыцари погибли (если это правда) не от беспричинной жестокости «варваров», а во время допросов, которые в средние века редко обходились без «мучений»... Новгородскому полководцу, конечно, необходимы были сведения о степени готовности противника к боевым действиям, его намерениях, численности и составе войск и т. д. Княжеских советников из тайной службы интересовали, вероятно, ещё и деятельность рыцарей на Псковской земле, их добровольные помощники из числа местных жителей, то есть переветники.

Летописи и хроники молчат о судьбе последних, но как с ними обходились, представить нетрудно. Ведь не случайно же статья о том, как надлежит поступать с переветниками, дошла до нас именно в тексте Псковской Судной Грамоты. Наверное, дознания, проведённые по горячим следам княжескими и новгородскими сыщиками, и судебный приговор положили конец карьере Твердилы Иванковича и многих других помельче. Агенты крестоносцев, предавшие свой народ и пытавшиеся отторгнуть Псков от Руси, понесли заслуженную кару. Только князь Ярослав Владимирович снова сумел выправиться...

В подготовку победы над немцами на льду Чудского озера в апреле 1242 года свой вклад внесла военная разведка. Когда новгородско-суздальская рать вступила на занятую врагами землю, князь «пусти полк всь в зажития», то есть распорядился запасать продовольствие и фураж в окрестных селениях. А отряд под командой Домаша Твердиславича, брата посадника Степана Твердиславича, и Кербета, одного из воевод, пришедших с Андреем Ярославичем, был послан добывать сведения о противнике («быша в розгоне», по выражению летописца). У моста русские наткнулись на засаду и после короткой ожесточённой схватки в беспорядке отступили, лишившись многих бойцов — убитыми, ранеными и пленными. Пал в бою и «муж честен» Домаш Твердиславич. Но Кербет оказался в числе тех «иних», которые к князю «прибегоша в полк». В данном случае в этом не было ничего позорного, потому что главной задачей «разгона» было обнаружить противника и сообщить о нём.

Вероятно, Александр Ярославич уже решил, где лучше всего навязать сражение рыцарям. Но заманить их на лёд озера можно было, лишь демонстрируя свою слабость и боязнь, следствием которых и выглядело бы отступление к озеру. Убедить немцев в недостаточной боеготовности русских помог именно «разгонный» отряд. Не берусь утверждать, что среди попавших в плен новгородцев и суздальцев были и такие, которые сдались добровольно, выполняя княжеское или воеводское поручение. И конечно, совсем невероятно, чтобы тяжёлое поражение Домаша и Кербета было спланированным. Скорее всего, это было то несчастье, которое оказалось кстати. Однако я не исключаю, что воеводы разведчиков получили приказ при встрече с противником побыстрее «испугаться» и бежать. В Житии Александра Невского в уста рыцарей вложены слова, якобы сказанные ими перед битвой: «Имем Александра руками». Возможно, это риторическое украшение, как и предыдущая похвальба шведского «короля», а может быть, и отголосок реальной самонадеянности, которую новгородский полководец сумел к своей выгоде внушить противнику.

Описав разгром рыцарей на Чудском озере, составитель Жития сопроводил свой рассказ кратким, но выразительным комментарием: «Не обретеся противник ему (Александру, — Авт.) во брани никогда же... И нача слыти имя Александрово по всем странам...» В самом деле, выдающемуся русскому полководцу ещё не раз пришлось обнажать меч, хотя большинству читателей об этом неизвестно. И удача не оставляла Александра. Если немцы, получив, подобно шведам, суровый урок, на время затихли и поспешили заключить мир, то литовские князья своими набегами постоянно держали в напряжении пограничные русские волости, не защищённые сторожевыми городками, проникая иногда очень далеко вглубь страны. В скоротечных войнах, которые приходилось вести Александру Ярославичу против литовцев, обращает на себя внимание быстрота реакции новгородского князя на развитие событий, стремительность его вмешательства в них. Эта примечательная особенность его полководческого почерка могла проявиться лишь при великолепной постановке службы разведки и оповещения.

В 1245 году литовские «княжичи» разорили окрестности Торжка и Бежиц. Выступивший против них новоторжский князь Ярослав Владимирович потерпел поражение.

Читатели удивятся, но это «тот самый» Ярослав Владимирович, с которым они уже встречались при совсем иных обстоятельствах. Этот неугомонный борец за право где-нибудь да княжить добился-таки своего, наверное в очередной раз поклявшись не иметь больше дела с врагами Руси. На всякий случай его посадили подальше от русских рубежей, но враги добрались и туда. И оказалось, что Ярославу Владимировичу всё равно с кем дружить и против кого воевать, лишь бы было за что. Н. С. Борисов в книге о русских полководцах XIII—XVI веков заметил, что «применительно к людям столь далёкой от нас эпохи можно лишь с большой осторожностью использовать такие понятия нового времени, как «патриотизм», «благо Отечества». Поскольку в «них вкладывали тогда очень много собственнического начала. Они были сугубо конкретны, осязаемы. В основе всего лежало ощущение земли как наивысшей ценности». И «князья, не пускаясь в рассуждения, испытывали острую, почти плотскую любовь к своей земле... Разорение вотчины причиняло им невыносимые страдания».

Я думаю, такой «плотский патриотизм» действительно был свойствен людям, подобным Ярославу Владимировичу. С той лишь поправкой, что разорение вотчины причиняло им невыносимые страдания до тех пор, пока они ею владели. Когда же её отнимали, не было преступления, которое они не могли бы против неё совершить. Как мы это и видели на примере взаимоотношений Ярослава с Псковом. В то же время личности масштаба Александра Невского способны были не только «осязать», но и парить духом, поднимаясь до высот, с которых смотрел на мир и безвестный современник князя, автор «Слова о погибели Русской земли».