Владимир Плугин - Разведка была всегда...

Братья Ярославичи — Андрей и Александр — вряд ли могли быть врагами, антиподами, соперниками, как их часто изображают в исторической литературе. Чем тогда объяснить дружелюбие, которое Александр проявил к брату впоследствии? Он принял Андрея после долгих скитаний и мытарств и не только отвёл от него гнев монголов, но и обеспечил ему вполне достойное место в кругу союзных князей...

Но в 1252 году Александр Ярославич действовал решительно и жёстко, рискуя жизнью Андрея и его людей. Отправившись в Орду, он лично сыграл там все мыслимые заглавные роли — ответственного государственного деятеля, тонкого политика, да ещё и собственного дипломатического агента для секретных поручений, пожертвовав в Сарае важной государственной тайной (и, как оказалось, кровью соотечественников), чтобы не потерять всё государство.

В 1255 году противники Александра в Великом Новгороде попытались вырвать из его цепких рук этот крупнейший русский город. Они выгнали сидевшего здесь малолетнего княжеского сына Василия и пригласили к себе находившегося в Пскове брата Александра — тверского князя Ярослава, в недавнем прошлом активного сторонника Андрея. Скрытый смысл событий был абсолютно ясен. И конечно, Александр Ярославич ни при каких условиях не поступился бы такой обширной и могучей частью Северной Руси, как Новгородская земля. В своё время именно новгородцы отговорили его ехать на берега Днепра после того, как в Каракоруме «приказаша Олександрови Кыев и всю Русскую землю», то есть большую часть Южной Руси. (Кстати говоря, на мой взгляд, это была крупная политическая ошибка Александра Невского, которая, разумеется, отчётливо видна лишь в исторической перспективе. Теперь трудно судить, что повлияло на решение князя, кроме мнения новгородцев. Может быть, он вовсе и не сбрасывал Киевскую Русь со счетов, полагая, однако, что сначала должен как следует укрепиться на севере. Но времени для второй попытки у него не оказалось, а кругозор его наследников слишком долго с тех пор не достигал такой широты, чтобы снова вместить «мать русских городов»).

Едва сообщение об изгнании Василия достигло его ушей, как Александр уже был с войском под стенами Новгорода. В городе у него, естественно, оставалось немало сторонников и осведомителей. Один из них, Ратишка или Ратешка (от Ратша), судя по тому, как его именовали, человек совсем молодой, тут же явился к Александру с «переветом» (это, конечно, с точки зрения новгородского летописца): доложил, что Ярослав не стал испытывать судьбу и бежал. Но когда князь попытался окончательно переломить ситуацию и потребовал выдать ему его врагов, то получил резкий отпор прежде всего со стороны «меньших людей», то есть большинства городского населения. «Целоваша святую Богородицю «меншие«, како стати всем, любо живот, любо смерть, за правду новгородскую, за свою отчину». Другая партия, в которую входили главным образом «вятшие» (знатные и богатые), со своей стороны, искала способы схватить и выдать Александру главу сопротивления — посадника Ананию — и, разгромив «меньших», «князя взвести на своей воли». Выполняя это, Михалка Степанович, кандидат «вятших» на посадничью степень, попробовал было «своим полком» побить «кончанские сотни» (от «концов», на которые делился Новгород), но потерпел неудачу. Потому что у «меньших» тоже была неплохо организована разведка. «Уведавше», они «погнаша по нем, и хотеша на двор его», то есть собирались разорить его имущество (мера наказания, предусмотренная древнерусским законодательством за совершение некоторых тяжких преступлений). Анания, пожалев Михалку и не ведая, что тот метит на его место, тайно послал к нему одного из своих подручных — Якуна, чтобы предупредить. Так забурлил котлом Великий Новгород, заметались по нему толпы звенящих оружием людей, помчались в разных направлениях гонцы, засуетились разведчики и лазутчики. Князь, разумеется, не был в неведении о происходящем. Он послал в город для переговоров (и уточнения ситуации) некоего Бориса, о котором местный летописец не сказал, к сожалению, больше ничего.

Дважды пришлось Александру умерять свои излишне суровые требования, прежде чем «меньшие» распустили свой «полк».

Трёхдневный мятеж 1255 года имел достаточно отчётливую антимонгольскую окраску. Новгород, верно, предчувствовал, что за мирные отношения с Востоком придётся дорого платить. И не желал сдаваться без борьбы, хотя и считал, что князь здесь тоже не «без греха». Первые татаро-монгольские «численники» (переписчики для сбора подати) побывали на Руси ещё в 1253 году, но вынуждены были вернуться несолоно хлебавши. Однако в 1257 году они «испустошиша всю землю Суждальскую и Рязанскую и Муромьскую». Тогда же и на северо-запад «приде весть из Руси зла, яко хотят Татарове Тамгы и десетины на Новегороде». На этот раз непокорным удалось склонить на свою сторону и повзрослевшего князя Василия Александровича. А посадник Михалка Степанович был убит. Когда в Новгороде появились посланцы монгольского хана в сопровождении великокняжеских мужей, Василий, «послушав злых советник новгородцев, и безчествоваша численники». Те с «гневом великим» вернулись в Владимир к Александру и вынудили его вновь идти усмирять мятежный город. Василий, услышав о приближении отца с «низовскими» полками, бежал в Псков. Но Александр достал его и там, выгнал и «послал в Низ». Под конвоем, надо думать. А затем по княжескому приказу его контрразведка занялась теми, «кто Василья на зло повёл». Эту злоумышленную «дружину» постигло страшное наказание: «овому носа урезаша», а иному «очи выимаша». Что, впрочем, не вызвало возмущения у летописца — князь был в своём праве...

Однако добиться цели татаро-монголам и на этот раз не удалось. Когда «послы» начали «просити» дани («десятины, тамгы»), не покушаясь уже, видимо, на перепись, новгородцы ограничились тем, что «даша дары цесареви» (хану) и отпустили послов «с миром». Александр, столь жестоко расправившийся с советниками сына, тут почему-то умыл руки. Думаю, у него просто не было желания всерьёз ссориться со своим народом, о настроениях которого не нужно было спрашивать у осведомителей. Ему важно было сохранить в Сарае и Каракоруме репутацию абсолютно надёжного союзника-вассала, но ещё важнее — не потерять доверие русских людей. Это и определило, по-видимому, неровность политической поступи Александра — то очень решительной, то осторожной. Демонстрируя послам безмерность своих усилий в выполнении воли монгольского «цесаря», он в то же время, вероятно не без удовлетворения, показывал им мощь народного отпора, не вытравленную из сознания решимость постоять за себя и Отечество. Но, трезво оценивая обстановку, соотнося возможности далеко не единой Руси и лоскутной, но необъятной восточной империи, князь не переходил роковую черту. И в 1259 году, уступая непрекращавшемуся дипломатическому давлению монголов, принудил-таки Новгород к повиновению.