Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Откровенно сказать, Рим 1510 года, в котором побывал Лютер, был лишь бледной тенью былого славного Рима цезарей. Двенадцать миль Аврелиановых стен, возведенных в III веке – двадцати футов высоты, почти с четырьмя сотнями башен – огораживали теперь изрытый ямами пустырь, прибежище коз, коров и бродячих собак; странным образом, даже проститутки и банды разбойников, наводнявшие город, обходили его стороной. Далеко было этому Риму и до величественного Рима времен расцвета Возрождения, каким обычно мы его себе представляем, – Рима Микеланджело и «нового» собора Святого Петра.

В сущности, «новый» собор Святого Петра, которому скоро предстояло стать архитектурным чудом света, пока был, так сказать, в зачатке – не в последнюю очередь потому, что на постройку его требовались огромные средства, а денег Риму вечно не хватало. Едва ли Лютер мог хотя бы подозревать, что этот архитектурный проект однажды тесно переплетется и с его судьбой, и с судьбой папства и Церкви, что ему суждено стать одним из факторов, изменивших мир. Молодой монах не подозревал, что ждет его впереди; еще неведомо было ему, что этот город и его пороки станут для него наваждением. Ему было лишь двадцать семь лет; он перешел пешком через Альпы и теперь в восторге гулял по легендарному городу, где встретили мученическую смерть Петр и Павел. Он пришел сюда как христианский пилигрим, чувствуя, что душа его нуждается в духовной помощи – дабы полной горстью зачерпнуть из раскрытой перед ним сокровищницы заслуг.

Еще один способ, помимо покупки индульгенций, которым смиренный христианин мог заработать себе отпущение грехов – поклонение священным реликвиям. За право узреть реликвию, разумеется, надо было сколько-то заплатить; зато в обмен паломник получал индульгенцию, и порой весьма значительную. Например, здесь, в Риме, находилась Каликстова гробница, в которой, по рассказам, покоились кости сорока пап и семидесяти шести тысяч мучеников! [55] Сейчас мы знаем, что число это сильно преувеличено. Шесть пап и пятьдесят мучеников – это ближе к истине. Пять раз пройдя вдоль и поперек одну из этих катакомб за то время, пока служится месса, паломник получал индульгенцию, позволяющую освободить из чистилища одну душу. Вспомним: в те времена католики верили, что души в чистилище страдают тысячи, даже миллионы лет, – и поймем, что перед соблазном такой сделки устоять было почти невозможно. Конечно, возникает вопрос: кто и как подсчитывал стоимость хождения взад-вперед по катакомбам? Но с другой стороны, какая разница? Перед верующими раскинулся необъятный шведский стол небесных благ – и только отпетый дуралей стал бы колебаться, когда перед ним распростерты такие богатства!

Здесь, в Риме, можно было полюбоваться на веточку от Неопалимой Купины – той самой, что три тысячи лет назад изумила и ужаснула Моисея в Синайской пустыне. Кто бы усомнился, что это та самая ветвь – сами видите, она же не сгорела! Все слыхали, что Иуда продал Иисуса за тридцать сребреников – и кому не хотелось взглянуть на них своими глазами? Так вот, смотрите: вот один из этих сребреников, то самое проклятое серебро. За созерцание этой мрачной реликвии полагалась индульгенция, сокращающая срок пребывания души в чистилище на четырнадцать веков, – почти столько же, сколько прошло со времен этой самой прискорбной сделки в мировой истории.

В Библии об этом не упоминается, однако предание гласит, что перед ссылкой на остров Патмос апостола Иоанна привезли в Рим, к императору Диоклетиану, который, желая унизить святого, приказал остричь ему волосы. Если кто-нибудь из паломников в этом сомневается – смотрите! Вот те самые ножницы, которыми – щелк-щелк-щелк! – орудовал палач-парикмахер. Здесь же, в Риме, покоились мощи святых Петра и Павла, каждое тело – разделенное надвое, чтобы вдвое больше церквей могли получить с них прибыток. Мало того: чтобы извлечь из мощей святых побольше дохода, головы их отделили от тел – и теперь головы эти покоились в архибазилике Латеранского собора святого Иоанна.

Однако благодать этих чтимых святынь осталась Лютеру недоступна – из-за огромных очередей. Не смог он и отслужить мессу в Латеранском соборе святого Иоанна – и очень жаль, ибо считалось, что священник, отслуживший там мессу, тем самым освобождает из чистилища душу своей матери. Мысль странная и неприятная: выходит, матушка Лютера обречена была страдать в чистилище, или и того хуже, только потому, что ему не удалось пробиться через толпу? Какой в этом смысл? Однако Церковь была полна таких загадок – и Мартину, простому грешному монаху, уж точно не приходилось ставить их под сомнение.

В Риме Лютер поднялся по знаменитым «Скала Санкта» (Святым ступеням) – как говорили, мраморным ступеням дворца Пилата в Иерусалиме, по которым поднимался сам Иисус, с которых выслушал Он от собравшейся черни свой приговор: «Распни Его!» [56] Лк. 23:21 (New International Version). . Считалось, что святая Елена, мать императора Константина, в IV веке привезла их со Святой Земли – из того же путешествия за святынями, в котором ей каким-то образом удалось обрести и возвратить «Истинный Крест». Мрамор «Скала Санкта» – как утверждают, тирийский – теперь покрыт деревянным настилом; однако и сейчас паломники ползут по нему на коленях, неустанно читая молитвы, точь-в-точь как Лютер пятьсот лет назад. Во времена Лютера считалось, что, восходя по этим ступеням, необходимо на каждой прочесть Pater Noster («Отче наш») [57] Мф. 6:9–13. . Тем самым можно серьезно уменьшить страдания в чистилище для всех своих родственников – так что Лютер всерьез сокрушался, что его дорогие родители еще живы. Вообразите себе такое положение! Он отчаянно желал, чтобы его пребывание в Риме послужило родителям на пользу, чтобы спасло их от зияющей пасти чистилища, – однако, поскольку они еще дышали земным воздухом, все надежды его были тщетны! Впрочем, по счастью, дед Лютера по имени Гейн покинул этот мир вовремя – и получил выгоду от пламенного благочестия внука. Лютер честно прочитал Pater Noster двадцать восемь раз; однако, когда поднялся на вершину этого святого зиккурата, страшная мысль вдруг охватила его. Годы спустя он рассказывал об этом: еще стоя на коленях, чувствуя под ногами прохладу мрамора, он вдруг спросил себя: а точно ли все, им проделанное, будет иметь такое действие, как уверенно и авторитетно вещает Церковь? Учение о том, что Церкви дано решать, кто и как долго будет страдать в чистилище, звучало совершенно ясно. В конце концов, разве Иисус не вручил Петру ключи? И все же, прочтя Pater Noster двадцать восемь раз, коленопреклоненный Лютер усомнился. «Что, если это неправда?» – спросил он себя. Откуда пришла к нему эта мысль: от дьявола, соблазнившего Еву в райском саду усомниться в обетованиях Божьих – или же была вызвана искренним желанием знать истину, иначе говоря, явилась от Бога? Ответа Лютер не знал – и знать не мог; но скоро, уже скоро он начнет искать ответ.