Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Еще одно неприятно поразило Лютера в Риме – вопиющая некомпетентность и цинизм многих здешних священников. Ничего даже отдаленно похожего Лютер до сих пор не видывал. Одно дело – в чем-то сомневаться и задаваться вопросами; но что сказать о священниках, совершающих таинства с презрительным равнодушием, иной раз даже с откровенными богохульствами и насмешками над тем, что делают? Виделось в этом что-то дьявольское. Прежде всего, Лютер заметил, что мессы здесь служатся прямо-таки со сверхъестественной быстротой: даже он, прекрасно знающий текст службы, не мог разобрать в нем ни слова. Можно было подумать, священников в Риме тайно заменили рыночными торговцами, чей главный талант – умение говорить быстро и без умолку! Лютер привык приступать к мессе с благоговением, почти со страхом – и такое бесцеремонное отношение к ней наполняло его ужасом. Что же называть «мертвой верой» или «мертвыми делами», если не это искореженное, обессмысленное священнодействие во всем его фарисейском уродстве? Лютер ясно видел: в этих священниках нет ни капли уважения к тому, что они делают, – они лишь спешат сбросить с плеч эту надоевшую обязанность и устремиться к каким-нибудь более важным или приятным делам. Официально месса не могла занимать менее двенадцати минут; однако Лютер вспоминал, что в базилике святого Себастьяна служилось по семь месс в час – следовательно, каждая меньше девяти минут. И когда сам Лютер служил мессу, следующий в очереди священник, сгорая от нетерпения, буквально дышал ему в спину: «Быстрее, быстрее! – приговаривал он и саркастически добавлял: – Отпусти уже Мадонну к ее Сыну!» – шутка о пресуществлении Святых Даров. Там же, в Сан-Себастьяно, наблюдал Лютер и совсем безумную сцену: двое священников служили мессу одновременно, у одного и того же алтаря, отделенные друг от друга лишь живописным полотном.

От других монахов Лютер слыхал соблазнительные истории, смущавшие его невинную и благочестивую душу. Вспоминал он, например, как на одной трапезе монахи покатывались со смеху, рассказывая друг другу, что иногда на мессе вместо формулы пресуществления произносят богохульные слова: « Panis es et panis manebis, vinum es et vinum manebis » – «Хлеб ты и хлебом останешься, вино ты и вином останешься». Для Лютера пресуществление было великим, несказанным чудом, святыней, за которую он готов был жизнь отдать, – как отдали жизнь за веру многие христиане в минувшие века; слыша такое, он не знал, что и думать. Обмениваясь такими шутками, монахи, должно быть, даже не подозревали, что кто-то за столом не разделяет их вольнодумства. Куда ни падал взгляд Лютера – отовсюду отвращался в ужасе; везде видел он, говоря его собственными словами, «хаос, грязь и бесстыжих священников, что мочились на глазах у людей и открыто ходили к шлюхам».

Прежде чем спрашивать, неужели никто, кроме Лютера, этого не замечал – вспомним, что всего за пять лет до того Рим посетил Эразм Роттердамский и обнаружил в нем такие же ужасы. «Собственными ушами моими, – рассказывал Эразм, – я слышал самые отвратительные богохульства против Христа и Его апостолов. Многие мои знакомые слышали, как священники из курии провозглашали мерзости во всеуслышание, иной раз даже на мессах, где их слышали все вокруг» [58] Цит. по: Oberman, Luther, 149. .

Наконец настало время для Лютера и его спутника отправиться домой – восемьсот миль пешим ходом до Эрфурта. Об их обратном пути мы знаем мало; но известно, что, вернувшись в пределы Германии, они остановились на пару дней в Аугсбурге, где Лютер посетил Анну (или Урсулу) Ламинит, женщину-аскета, прославленную своей невероятной историей. Слава об этой святой облетела всю Германию и сопредельные страны: уже четырнадцать лет подвижница почти не вкушала пищи! Говорили, что она поддерживает свои силы лишь Святым Причастием. К этому прибавляли и еще более поразительную подробность: будто бы все эти годы святая не нуждалась в естественном облегчении – не ходила ни «по-большому», ни даже «по-маленькому»! Прозвище «Ламинит» – это сокращение от Lass-mir-nicht («не оставь меня»); отчего подвижница получила такое прозвище, остается неясным. Лютер и сам был не чужд аскетизму – но, разумеется, от таких его крайностей был далек, как небо от земли. Отказаться не только от всех удовольствий жизни, но даже от еды и питья, вместе с теми телесными явлениями, что им сопутствуют – значило уже при жизни почти что переселиться на небеса; выходило, что заработать себе путь в рай «делами святости» все-таки возможно! Не есть, не пить, не мочиться и не испражняться – это ведь и значит, в самом буквальном смысле, победить мир, перейти в некое иное состояние, в котором теряют актуальность даже базовые физические потребности – стать, так сказать, равным ангелам. Такое достижение являло собой венец святой и монашеской жизни; и, разумеется, когда представилась возможность, Лютер не мог пройти мимо этой женщины, воплощающей в себе совершенство, к которому он стремился.

Лютер надеялся узнать от нее какую-то тайну, нечто такое, что осветит и направит его путь; и, когда они наконец встретились, молодой монах спросил, хочет ли она скорее умереть и попасть на небеса. Ведь, казалось, все, что она делает, направлено именно на это – можно сказать, она уже на полпути туда! Однако ответ Анны поразил Лютера. «О нет! – ответила она, а затем пояснила: – Здесь мне все знакомо, все понятно – а там кто знает, что может случиться!» Изумлению Лютера не было предела. Как может прославленная святая говорить такое?

Однако сейчас мы понимаем, почему она так ответила. Оказывается, так называемая Анна Ламинит, прославленная подвижница, на деле была отпетой мошенницей. Расскажем вкратце о ее жизни: это послужит хорошей иллюстрацией к тому, до каких нелепостей доходило в те времена превознесение «иномирного» аскетизма – того, к чему так стремился и сам Лютер, но в конце концов отверг.

Женщина, впоследствии принявшая имя Анна Ламинит, родилась в 1480 году в бедной аугсбургской семье. В этом городе она и выросла; однако еще в совсем юном возрасте за «беспутную жизнь» была бита кнутом у позорного столба и изгнана из Аугсбурга. Но в 1497 году она вернулась: ее приняли к себе некие христиане, содержавшие дом призрения. Здесь, по всей видимости, Анна заинтересовалась религией и нахваталась благочестивых словечек и манер. Вскоре она начала изображать из себя «голодающую мученицу» и рассказывать о своих видениях: тех, кто приходил к ней, встречала в мрачном черном одеянии и потчевала историями о том, как ей являются святая Анна и ангелы. Вскоре слава о «живой святой» начала распространяться: посетил ее даже император вместе со своей второй женой, наивной и ребячливой – и обоих супругов Анна положительно очаровала.