Дмитрий Овсянников - Осколки Сампо [litres]

– Значит, Сампо скрыто на острове среди моря? – спросил Антеро, внимательно выслушав песню.

– Другого не ведаю, – признался саво. – Ни я, ни кто-то ещё. Я это слышал, когда мы с тобой странствовали, в чужих краях.

– Стало быть, если Сампо на острове…

– То знать о нем должны те хяме, что живут на побережье, – закончил Тиэра. – Уж им-то в своём море каждый камушек известен. Спросить бы тебе у них.

– Видно, придётся. Ты с нами пойдешь?

– Рад бы, Антти, да не могу. Сам видишь, не один я теперь. И жена есть, и дети мал мала меньше. Сам уйду – на кого их оставлю?

– Это верно, – кивнул Антеро. – А забавно то, что я хоть и видел в своих странствиях морских хяме, а всё равно ничего о них не знаю.

– Да много ли видел? Мы тогда за день или за два прошли их селения, нигде не останавливаясь, сели в ладью и ушли морем. А хяме всё-таки не мы – разговаривать просто так не станут.

– Я вам про них спою, – поднялся двоюродный брат Тиэры, краснолицый безбородый парень. – Ну-ка, кто со мной вдвоём?

– Пой один! – со смехом отвечали ему родные. – Так, как ты, про хяме никто у нас не споёт!

Саво прокашлялся и затянул:

Певец протянул слово, изображая медлительный говор хяме. Наградой ему был взрыв хохота, после которого пение продолжилось:

Последовал новый взрыв хохота. Довольный саво, закончив пение, уселся обратно.

– То всё прибаутки-шуточки, – сказал Тиэра. – Но любая шутка хоть и привирает, да правды не скрывает. Лесные хяме мало от нас отличаются, а вот морские – они… странные, что ли. Работящий народ, хозяйственный, запасливый очень. А нрав у них невесёлый, замкнутый. Хяме себе на уме, а точнее – все в себе. Молчуны они, каких поискать. Поговорить с хяме так же как с нашим братом – много надобно труда. Или пива, а лучше – того и другого. Они – близкая родня народа виро [28] Виро ( виру ) – предки современных эстонцев (финское название эстонцев – virolaiset). , что живет за морем к югу от них.

– Тогда понятно, откуда ветер дует. За совет спасибо, хоть знаю, куда идти дальше. А рунопевцев, может быть, стоит послушать?

– Как хочешь. Только лучше скачки посмотреть – всё веселее. Завтра на рассвете лучшие наездники саво будут состязаться за право зваться Всадником Укко. Скажу тебе – занятное зрелище! Больше такого нигде не увидишь.

– Ладно, уговорил! – улыбнулся Антеро. – Скачки – дело хорошее.

На другое утро народ собрался вокруг просторной ложбины с пологими склонами неподалёку от села. Она напоминала некое подобие исполинской чаши – глубокой и круглой, способной вместить небольшую деревню. Как чаша не заполнилась водой, превратившись в ещё одно озеро, оставалось загадкой даже для старожилов Савонкоти. В ложбине не растили хлеба, а предпочитали пасти скот – со склонов стада были видны как на ладони. Здесь же в дни Праздника Укко проходили состязания среди наездников саво.

Мужчины и юноши, имевшие собственных коней, скакали наперегонки по широкой ровной тропе, по краю опоясывавшей дно ложбины, а зрители располагались на склонах, откуда могли уследить за ходом скачек – люди не желали упустить ни одного мгновения долгожданного зрелища. Всадникам предстояло проскакать несколько кругов на неосёдланных конях – разрешалось разве что накрыть скакуна попоной, чтобы не испортить праздничного платья. Пришедший первым касался рукой резного столба, возле которого начинались и заканчивались скачки – и становился победителем, Всадником Укко. Он с гордостью носил это звание целый год, до следующего праздника, и все соплеменники оказывали ему почёт и уважение, даже если Всадник Укко был совсем юным. Он также считался одним из лучших женихов в округе.

По сигналу исанто двадцать наездников сорвались с места. Топот множества копыт сразу же смешался с азартными криками зрителей – каждый старался подзадорить или ободрить своих друзей и родичей, скакавших в числе всадников. Многие успели поспорить и даже побиться об заклад друг с другом, загадывая на победителя скачек, что ещё сильнее распаляло пришедших.

Низкорослые лохматые кони лесовиков смотрелись неказисто, но бежали на удивление резво, а их сила и выносливость были известны всем. Первые два круга всадники преодолели почти бок о бок, затем их ряд растянулся – четверо оказались впереди, ещё шестеро начали отставать, упорно подгоняя скакунов, а зрители кричали, свистели и подпрыгивали, чтобы лучше видеть; иные срывали с себя яркие шарфы, надетые по случаю праздника, и размахивали ими в воздухе или растягивали в стороны, подняв над головой.

На последнем, завершающем круге скакавший позади всех наездник – молодой, обнажённый по пояс парень, – внезапно разогнал своего жеребца, обходя соперников одного за другим. Вот он уже посередине скачущих – плотно обхватил коня ногами, точно слившись с ним в единое целое, вот настигает передовых, вот мчится рядом с первым из них, и кажется, что серый жеребец летит, не касаясь копытами земли. Однако второй всадник не намерен был сдаваться – его конь припустил ещё быстрее; соперники с двух сторон приблизились к столбу – и последним отчаянным рывком серый скакун вынес всадника на пару шагов вперед. Видно было, как он, проносясь мимо знака, наотмашь хлопнул по нему левой рукой – и в тот же миг народ на склонах разразился радостными криками.

Всадники один за другим останавливали коней и спешивались; пришедший вторым дружески обнял победителя.

– Братья Ярвеля, – пояснил Тиэра. – Они лучшие лошадники в наших краях. Средний наконец-таки обскакал старшего! Видишь, приберёг силы к концу-то! Я сразу заметил.

Тем временем зрители обступили всадников. Антеро увидел, как победителя стали качать на руках.

– Элакоон Урхо Ярвеля [29] Да здравствует Урхо Ярвеля! ( фин. ) ! Да здравствует Всадник Укко! – кричали саво. Состязание завершилось; шумной толпой направились люди обратно в село – продолжать праздник.