Карен Мейтленд - Соколы огня и льда

Внезапно, этот дикий и заброшенный уголок мира показался мне не таким уж плохим. В конце концов, может мне и не понадобится убивать эту девушку. Нужно только постараться сделать так, чтобы она не вернулась на корабль. Если отстанет — будет уже неважно, жива она или нет. Где-то за лесом обязательно должен быть город, или деревня. Ей может понадобиться дня два-три, чтобы дойти туда, чем больше, тем лучше, и тогда у неё не будет шанса догнать наш корабль или найти другой. А когда я вернусь без неё — скажу священникам, что она мертва, и будет невозможно доказать, что это не так.

Она больше никогда не покажется в Португалии, если, конечно, у неё есть хоть немного ума. Кто в здравом уме возвращается в волчье логово после того, как из него спасся. Ну, а если она умрёт здесь от голода, это уже не моя вина. Я дам ей возможность выжить. Моя совесть будет чиста.

Изабела

Вынашивание птицы — когда сокольничий всю ночь сидит со свежепойманным соколом, не давая ему спать, чтобы выдрессировать.

Мы столпились в единственной комнате крошечного домика, если, конечно, это место хоть когда-то было домом. Но если и так — с тех пор, должно быть прошло много лет. Лишь сгнившие остатки стола в углу, да линялое красное, грубо размалёванное распятие над дверью указывали, что когда-то здесь обитали люди.

Пол покрывал песок, а у стен нанесло маленькие песчаные сугробы. Плитки деревянной черепицы на крыше потрескались, а с единственного окна давно отвалились ставни.

Но каменные стены дома до сих пор служили убежищем — по крайней мере, так явно считало какое-то стадо коз, поскольку весь пол был усыпан помётом, а между камнями стен торчали застрявшие клочья шерсти.

Несколько минут никто из нас не знал, что делать. Мы молча стояли, прижимая к себе узлы и оглядываясь, как будто надеялись, что сейчас придёт хозяин гостиницы, начнёт хлопотать и показывать нам наши комнаты.

Витор опустил свой свёрток у стены, взглянул на меня, потом обвёл взглядом остальных пассажиров.

— Нам следует быстро собирать сухие дрова и хворост на растопку, как можно больше, чтобы хватило на несколько дней. И сложить здесь, пока не начался шторм. Мы должны разделиться и подобрать всё, что сможем, особенно толстые сухие ветки деревьев, они дольше горят.

— Надеюсь, сеньор Витор, вы не ожидаете, что я пойду собирать дрова, — с возмущением произнесла донья Флавия. — Я не крестьянка.

— Разумеется, я не имел в виду вас, донья Флавия. Думаю, вам лучше остаться здесь, и, возможно, собрать козий помёт и очистить пол. Катышки выглядят сухими и будут гореть...

— Я! Собирать козий помёт! — возмущённый вопль доньи Флавии услышали, должно быть, даже на борту корабля. — В жизни не слышала ничего более нелепого. Хотя, чего и ждать от человека, который шутки ради готов отдать всех нас на съедение морским чудищам!

— Уверяю вас, морские монахи не едят... — начал Витор, но его тут же перебил Маркос.

— Как врач, донья Флавия, я настаиваю, чтобы после тяжёлого испытания, которое вам пришлось вынести по дороге сюда, вы ни в коем случае не напрягались, но просто отдыхали, насколько это здесь возможно.

Донья Флавия просияла после его слов.

— Какое благословение найти кого-то, понимающего всю слабость моего телосложения. Сеньор Маркос, я настаиваю, чтобы вы остались здесь, на случай, если я потеряю сознание. Кроме того, если я буду одна, сюда могут ворваться пираты или французы, и напасть на меня. Я наслышана об этих французах, сеньор. У них ненасытный аппетит на женщин.

На лице бедного врача отразилась паника, но не думаю, что из-за французов или пиратов.

— Я уверен, донья Флавия, — поспешил ответить он, — что мальчик останется здесь и составит вам компанию. Он крепкий парнишка, и отлично присмотрит за вами. А заодно поможет — соберёт с пола помёт и сложит в кучу для растопки.

— Конечно поможет, — ответил отец, бросив тревожный взгляд на недовольно хмурящегося толстяка-сына. Казалось, он глубоко сомневался, годится ли мальчик даже для этой простой работы.

Фаусто подхватил два бочонка для воды и подкрался ко мне, бормоча:

— Не желаете ли составить мне компанию в поиске воды, донья Изабела, пока остальные собирают дрова?

Но хоть он и говорил тихо, должно быть, Витор наблюдал за ним, поскольку тут же яростно на него набросился.

— Вы что, не понимаете? Изабеле нельзя таскать полные бочки с водой. Как можно заставлять такую хрупкую женщину нести такую тяжесть?

— Я вполне могу... — попыталась протестовать я, но никто из мужчин меня не слушал.

— Изабела может помогать мне собирать дрова, — сказал Витор.

— А по-вашему, таскать поленья — это работа полегче? — парировал Фаусто.

— Идиот, я не намерен позволять ей таскать поленья, только хворост и веточки для растопки.

Я в сердцах развернулась и вышла из дома. Кто дал им право обсуждать, что я могу делать, а что нет, словно я ребёнок? Нести связку дров или маленький бочонок воды, который вряд ли тяжелее ведра, задача примерно одинаковая. Чем, по их мнению, я занималась всю жизнь? Рассиживалась, пока меня обслуживали лакеи?

В таком настроении я шагала в сторону леса, и опомнилась лишь когда, сама не знаю как, оказалась в глубине, среди деревьев. Ветер ломал стволы, выл в ветвях над моей головой, деревья скрипели и гнулись, а мелкие ветки разлетались как камешки из рогатки. Если так пойдёт дальше, то наутро тут будет полно дров.

Теперь я твёрдо решила не собирать хворост. Я вернусь с хорошими крепкими ветками, даже если придётся искать всю ночь.

Но в небе уже собирались чёрные тучи, и под куполом деревьев становилось темнее. В тусклом свете даже деревья, трава и листья казались серыми. Все поваленные стволы, пролежавшие всё лето и достаточно сухие для костра, слились в один цвет с ковром из опавших листьев, так что уже не различить даже вблизи. Я убеждала себя, что пройду ещё несколько шагов и найду что искала — как всегда, собирая что-то, и уходила на несколько ярдов дальше, и дальше.

Внезапно, протиснувшись между кустами, я увидела небольшую поляну. Неровную землю покрывали ряды продолговатых бугров и впадин, напоминающие волны. Может быть, это старые поваленные стволы деревьев, лежавшие здесь годами и покрытые перегноем.

В угасающем свете я увидела несколько веток, торчавших из земли под странными углами. Хотя это точно не брёвна, но всё-таки толще, чем хворост. Я пошла к ним между буграми, но подойдя ближе, увидела, что это совсем не ветки, точнее, когда-то были, но кто-то связал из них три креста, стоящие криво, как пьяные. Когда-то крестов было больше — обломки других, разбросанные вокруг, наполовину укрывала листва.

И только когда я увидела, что это, я поняла, где они стоят. Эти холмики — вовсе не гнилые стволы упавших деревьев, это могилы. Шесть длинных, а между ними две покороче, может быть даже три, но такие маленькие, что трудно сказать наверняка. Под теми, меньшими, должно быть, покоятся дети?